Есть такие места в нашем районе, где красота природы никого не может оставить равнодушным, где душа пробуждается, очарованная музыкой и поэзией ландшафта.
У деревни Гусенки, у Дубненского плеса поселил героев своих книг Сергей Клычков. Здесь гулял деревенский враль и балагур чертухинский балакирь Петр Кириллович, работал мельник Спиридон Емельянович, жили его красавица-дочка Феклуша и вторая, по прозвищу Непромыха. Сюда приезжал крестьянин Аким жито молоть. Здесь водили хороводы дубенские девки-русалки и был подводный терем царицы Дубны. По команде лешего Антютика русалки могли защекотать путника и утащить на дно, могли и обернуться кукушками.
Горбатился мост через реку Дубну, стояла у плотины крытая соломой мельница, плескались в омуте огромные сомы, а леший сватал балакиря Петра Кириллыча за дубенскую девку.
Ах, как хотелось походить лесными тропками, по которым бродил писатель, послушать плескучую воду у плотины, навевавшую ему сказочные сюжеты.
...И теперь все так же течет Дубна мимо деревин, рудеют в окрестных лесах стройные сосны, и соловьи все так же прищелкивают на хрустальных пальчиках, но нет горбатого моста между двумя берегами и нет боровой мельницы, тающей в тумане.
А помнит ли кто из местных жителей те времена, когда она еще стояла, во времена НЭПа вроде бы еще мололи здесь зерно? Об этом, стоя на берегу реки, думали мы вместе с литературоведом Николаем Васильевичем Банниковым, автором вступительной статьи к книжке Сергея Клычкова «Стихотворения».
Посчастливилось нам встретить в Гусенках хорошего рассказчика Сергея Владимировича Барышникова. В деревне осталось всего несколько постоянно живущих семей. Когда он быстро пошел навстречу нашим голосам, издалека мы приняли его за парня — так быстро и пластично он двигался. Лишь потом в разговоре узнали, что он в семнадцать лет ушел добровольцем па фронт, служил в минометном батальоне 101-й гвардейской дивизии и что в коленке у него с войны остался осколок. Однако, казалось, что старость не задела старшину батареи своим ветхим крылом, выглядел он подтянутым и молодцеватым, а речь его была быстрой и образной.
Повел нас нынешний обитатель деревни Гусенки к тому месту, где стояла мельница, мимо обелиска. Николай Васильевич поразился: какой длинный список убитых на войне! Он склонил голову перед памятью бывших воинов. В их числе и трое из рода Барышниковых. Ушли они из дома молодые, сильные, красивые и не вернулись, как миллионы их соотечественников. И лютовала тогда по селам безжениховая пора, и не было детского гомона у околицы, не было у земли крепкоруких и неутомимых работников. «Не с того ли, — рассуждали мы с Николаем Васильевичем, — притихли русские деревни после войны и прогнулись хребты у старых крыш, и избы подались к земле, не дождавшись хозяйского догляда? Не потому ли нашей русской деревне все труднее было кормить народ, что нарушен уклад сельской жизни, создававшийся веками? Какое сельское хозяйство без главного работника — без пахаря?»
Сергею Барышникову повезло, он вернулся, хотя и побывал в самом пекле войны и не был потом избалован вниманием властей. Повезло и нам встретить прекрасного рассказчика. Он подвел нас к реке через заросли ольшняка и крапивы, предложил вглядеться в воду. Мы увидели торчащие из нее темные сваи, остатки стоявшей некогда здесь мельницы.
— Помню, — рассказывает он, — что был жернов, восемь насадок, восемь снастей для обдирки гречи и пшена. От плотины два рукава отходили, два ручья для спуска воды.
— Плотину из чего строили?
— Веников навяжут, кольями ко дну пришпилят, корьевником закидают, глинистого грунта навозят. В самом узком месте перегораживали реку.
Вот и карьер сохранился, где глину брали, у лагеря «Ласточка».
По мельничным рукавам вода шла, намыла островок. Там одно время бобры жили, это уж в наши года. Навалят бобры дерев, да так ловко комель подгрызут, в рюмку его сточат, и дерево у них упадет, куда надо.
Соловьев здесь и в наше время много, поют хорошо, пока ребята в лагерь не приедут. Рано весной здесь на Дубне утки садятся.
— Не вспомните, где мельник жил?
— На берегу реки в двухэтажном доме. Мимо него шла дорога на Сергиев Посад, по ней богомольцы ходили. Отец рассказывал, что на мельницу мог любой нищий постучаться. Мельник пускал ночевать, гречневой кашей кормил бесплатно, обеспечивал, как это теперь называется, «социальную защиту». А на богомолье к Сергию тогда много народу шло.
Кто у мельника работал, тому он на год давал бесплатный помол, «гарец», то есть плату, не брал.
— Откуда зерно возили?
- Из Веретьева, Зятькова, Кутач, Парфенихи, Бобылина и других сел. На мельнице обдирали гречиху, изо льна били масло, кроме того тянули гвозди любого размера: и сотку, и полуторасотку, и мелкие — тексу, и огромные, например, бороний зуб, так что здесь жизнь била ключом.
- Сколько лет деревне Гусенки?
— Не знаю. Гусенок двое на Дубне. Есть Зятьковские, а есть наши барские Гусенки.
— Почему?
- Наш барин выиграл у другого в Смоленской губернии 105 душ, восемь семей. Привезли их в лес на пустое место... С того и пошла история.
- А где горбатый мост, о котором Сергей Клычков писал?
- Напротив нашей деревни был, только не знаю, тот ли самый. Из Дубровок к нам ходили через хутор и по этому мосту.
...Белые лилии качались на воде. Глядя на них, вспомнились строчки из романа «Чертухинский балакирь» о заплотинном царстве, где правит царевна Дубравна и плывут в хороводе русоволосые дубенские девки, а от их улыбок расцветают на зеленых листах белые лилии. Где оно, заплотинное царство, в которое уходил в своих фантазиях поэт, где глубокий омут, в котором купалась красавица-Феклуша?
— Омут есть, — отвечал наш провожатый. — Году в 84-м водолаз там работал, так говорит, что леща в омуте полно было. До сих пор рыба в этих местах держится.
— Глубокий омут? — интересуется Николай Васильевич Банников.
— Метров тринадцать будет.
...Не здесь ли выловили крестьяне, герои романа «Князь мира», десятипудового сома и обнаружили в брюхе у него молоко и творог. Он, оказывается, пил молоко, когда коровы в полдни заходили в воду, спасаясь от жары. Крестьяне же чуть не убили сироту-подпаска, подозревая его в колдовстве, когда молоко у коров пропало.
Интересно, сейчас сомы в реке водятся?
— Таких, чтобы пудов на десять, не видел. А на два пуда один рыбак не так давно запорол острогой. — рассказал старожил.— Так что Дубна — река богатая. Но мы же её не жалеем, убиваем. Кто только придумал электроудочки — издевательство над природой! Днем и ночью рыбу бьют и мешками увозят. Но ведь оставшаяся в реке рыба от воздействия тока становится бесплодной. Вот где ужас-то. Или вот очистные сооружения в лагере «Маяк». Они совсем разрушены. Сточные воды без всяких фильтров попадают в Дубну, отравляют воду.
Дубна — особая речка. Не только красивая. В нее из Волги рыба плывет нереститься, а потом снова уходит в Волгу.
...Сергей Клычков еще во время первой мировой войны вспоминал в окопах волшебную русалочью речку Дубну.
Пока в деревне всего один фермер. Истинных крестьян на селе, замученном спускаемыми сверху экономическими опытами, совсем мало осталось.
Сергей Клычков завещал нам любить и ласкать цветы, деревья, разную рыбу жалеть, холить дикого зверя... Но беспечны потомки и не блюдут заповедь о любви к земле. А она только тогда и будет, как зеленая чаша, когда есть на ней заступник и радетель — мужик.
Лидия СОБОЛЕВА. |
