Мне довелось в трудные послевоенные годы (1947-1950гг.) учиться вместе с Егором Клычковым, бывать у него дома, посчастливилось довольно часто общаться с Варварой Николаевной, прикоснуться к сохранившемуся укладу жизни в доме Сергея Антоновича, прочувствовать ту атмосферу интеллигентности, высокой культуры, дружелюбия и внимания к людям, которая царила в семье Клычковых.
Егор, с которым мы учились вместе с 8 класса, подолгу болел сердцем, порой приходя в школу лишь для выполнения четвертных контрольных работ. И я, сначала как единственный комсомолец в классе, а потом уже по притяжению дружбы, приносил ему задания домой, относил выполненные работы.
Клычковы жили в маленькой комнате в общей квартире на первом этаже дома писателей, что на улице Фурманова, соединяющей знаменитый Сивцев Вражек и улицу Рылеева (бывший Гагаринский переулок). Два узких окна, примыкавших к подъезду, слева выходили на улицу довольно тесную, и в комнате всегда был полумрак. Поэтому в глубине помещения постоянно горела настольная лампа. Комната была квадратной, метров 13, но с высоким потолком; вход в неё был с противоположной окнам стороны. Справа от входа стоял незамысловатый шкаф, к которому примыкала кровать. В середине комнаты теснился громоздкий старинный круглый стол на одной массивной ножке. Стол часто передвигали, чтобы пройти, он был расшатан, и плоскость его имела наклон. С ним гармонировала пара скрипучих старинных стульев с резными спинками. Слева от входа, рядом с настольной лампой, стоявшей на тумбочке, находилась кушетка Егора, а над ней на стене, в отсвете лампы, висел большой фотопортрет красивого мужчины с задумчивым взглядом, устремлённым куда-то вдаль. "А это - папа Егора, он был литератор", — сказала, добро улыбнувшись, Варвара Николаевна, поймав мой вопросительный взгляд.
Варвара Николаевна запомнилась мне взглядом внимательных, красивых глаз. Её глаза резко контрастировали с неестественной сутулостью и ранней сединой. Но она была энергична, заботлива, общительна. Я интуитивно понимал, что большие беды легли на её плечи. И лишь сорок лет спустя, прочитав в "Новом мире" воспоминания матери Егора — этот своеобразный литературный памятник ей, — я осознал масштаб её самоотверженной гражданской деятельности.
В углу комнаты возвышалась огромная стопа подшивок распластанных газет. Их была целая колонна — почти до самого потолка. Я как-то спросил у Егора, что это за газеты. "О, это большая ценность — это полный комплект журнала "Современник". Кстати, изучая эти материалы, мама написала книгу о Чернышевском. Она — член Союза писателей и по алфавиту (Варвара Арбачева /Горбачёва/) стоит в самом начале списка, вслед за Василием Ажаевым" (роман В.Ажаева "Далеко от Москвы" был тогда очень популярен).
Внимание, взаимоуважение между сыном и Варварой Николаевной сквозили даже в мельчайших деталях быта. Манера их разговора казалась отзвуком прошлого столетия. "Ma cher", — обращался Егор к Варваре Николаевне, и далее следовал пассаж на хорошем французском языке. Она откликалась и появлялась с кухни с горячим фарфоровым чайником. "Как же тебе удалось освоить французский?" — допытывался я у Егора. — "А очень просто. У нас дома есть Библия на русском и французском языках. Когда я подолгу болел, я читал, сопоставляя текст, вот и выучил",— говорил он простодушно. Я был потрясён. И не только методикой освоения языка, но и наивностью, непониманием того, что само чтение Библии было по тем временам недопустимым криминалом.
Бывали дни, когда, встав с надоевшей кровати и надев поверх тёмнозелёного свитера пальто и высокую меховую шапку-полубоярку, Егор отправлялся в школу. "Ура! Клычков пришёл", — вопили одноклассники, и вокруг него начинался хоровод, возня. В этой суматохе участвовали и будущий лауреат Ленинской премии Юра Якимов, и будущий доктор наук физик Юра Рязанцев, который потом привезёт первую киноленту, снятую американцами на Луне, и строители первых атомных электростанций... Но пока детинушки из 9 "А" класса 59-й мужской школы буквально ходят на голове, их не смущает мирно дремлющий на задней парте писатель Григорий Медынский, вот уже несколько месяцев собирающий материал (потом он напишет о нас "Повесть о юности"). Кутерьма нарастает. Молодой энергии нужен выход. И вот уже кто-то схватил шапку Егора, и она "случайно" полетела в Медынского. "Ребята! — в отчаянии восклицает Егор. — Осторожней с шапкой, это шапка... самого Есенина!" Стоп. Кто такой Есенин — никто не знает. В хрестоматиях о нём ничего нет. Он запрещён. И причём тут Клычков? Впрочем, у Маяковского есть стихотворение: "Вы ушли, как говорится, в мир иной..." Так получилось, что после Есенина в иной мир не по своей воле ушёл и его близкий товарищ — Сергей Антонович Клычков...
Да, к сожалению, люди уходят. И подчас требуется время, чтобы во всей полноте оценить их значение и воздать им должное.
С. Клычков принадлежит к числу литераторов-самородков. Глубоко символично, что его творческая жизнь в пространстве как бы связана с выдающимися деятелями нашей культуры. Всего в каких-нибудь трёхстах шагах от квартиры Клычкова, на улице Рылеева, сохранился дом Вяземских, где часто бывал А. Пушкин. Если же говорить о современниках, то на пятом этаже дома, где жили Клычковы, находилась квартира М. Булгакова, и Сергей Антонович просто не мог не общаться с ним. К тому же оба они оказались людьми сходной судьбы.
А. ИВАНОВ.
Москва, июнь 1989г. |
