Говоря о духовных истоках творчества С. А. Клычкова, необходимо отметить, что он так же, как и Сергей Есенин, и Николай Клюев, относился к новокрестьянским поэтам — такое название получило одно из наиболее значительных течений русской поэзии начала XX века.
А объединило этих поэтов в первую очередь то, что они были выходцами из крестьян, были христиане — от этого корня и происходит слово «крестьянин» и, пожалуй, правильнее было бы сказать, что они — новохристианские поэты, поэты нового, XX века, христианской и православной Руси, так как одной из ведущих тем их творчества была тема православия.
Православными образами пронизано все творчество новохристианских поэтов. Вслушаемся в строчки Есенина:
Гой, ты, Русь моя родная,
Хаты — в ризах образа,
в строчки С. Клычкова:
Тихий свет, лесные зори,
Как оклады у икон...
в строчки Н. Клюева:
Сосны молятся, ладан куря,
Над твоей опустелой избушкой...
И совсем не случайно по своему вероисповеданию предки их были староверами (как подтверждают документы и как утверждали сами поэты), Так, С, Есенин в январе 1918 года рассказывал Александру Блоку, что происходит из «богатой старообрядческой семьи», потом говорил литературоведу И, Розанову, что его дед был «старообрядческим начетчиком», который знал «множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них».
Учитель и наставник С. Есенина поэт Николай Клюев писал своему ближайшему другу Сергею Клычкову: «Я сгорел на своей «Погорельщине» (так называется поэма Н. Клюева), как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском. Кровь моя волей или неволей связует две эпохи...»
К сожалению, Сергей Клычков воспоминаний о своих предках-старообрядцах нам не оставил. Но вот что удалось установить, работая в архивах ЦГАДА, РГИА, собрав воспоминания односельчан С. Клычкова и жителей Талдомского края: «Первое упоминание о Дубровках (в то время деревни Калязинского уезда Тверской губернии, где родился поэт) мы находим в Кашинской переписной книге 1677 года как о селении из 5 крестьянских и одного бобыльего двора. Проживало в ней тогда 22 человека. По преданию, первыми поселенцами - старообрядцами, пришедшими из Сибири, был посажен и могучий вяз на краю деревни. В начале XX века в Дубровках насчитывалось 5 старообрядческих семей: Михаила Васильевича и Павла Васильевича Голубковых, Петра Филипповича, Владимира Филипповича и Антона Никитича Клычковых. В «Тверских епархиальных ведомостях» в конце XIX — начале XX века упоминается о старобрядцах, живущих в окрестностях Талдома, к которым относились и Дубровки. Сохранились воспоминания о старообрядцах брата поэта Алексея Антоновича Сечинского (Талдомский историко-литературный музей, о. ф, 872): «Наши родители принадлежали... к старообрядцам, а в деревне нас звали «столоверами», поп был из своих же верующих — полуграмотный, но хорошо знающий церковные обряды,
Старообрядцев в Талдомской волости было не более 30-40 семей. В нашей деревне старообрядцев было пять семей.
Наша церковь находилась в селе Талдоме, деревянная, маленькая... Внутренний вид нашей церкви обращал на себя внимание своей строгостью икон. На большинстве этих икон изображения лиц были совершенно затуманены, очевидно, вследствие своей древности...»
В своем творчестве Сергей Клычков неоднократно обращается к православной теме, размышляя о смысле жизни, о Боге и о человеке. Где с трагизмом и болью, как в последних стихах, где — с мягким юмором, как в романе «Чертухинский балакирь», рассказывая о «столоверах». (гл. 3 «Непомерная плоть», «Два брата».) «В то время плохо совсем приходилось мужикам, отбившимся от православного стада...
Все веры, кроме единой, — вера — венец государства, — были неправые, и всякий, без особой различки, кто не по леригии шел, прозывался столовером, хотя и был христианского роду и за столом трапезовал, как и не все же... только со своею посудой... Да экая важность!..
Это уж больше так — столоверы! — для ради насмешки и перекобылили мирские попы...
Дело не в прозвании: сами столоверы тогда были другие!..
Теперь-то у них все сошлось, можно сказать, к пустякам: что правильнее — двуперстие али щепоть, и как угоднее Богу возглашать — веков али веком?.. Правду сказать, пустая это и зрячная штука. Что же Бог те выходит — дурак?!
Из-за одного из-за этого нечего зря лезть на рожон.... Вера в человеке гораздо глубже сидит!.. Как перекрестишься и как возгласишь — не все ли равно... Вон теперь как пошло: совсем лба не крестят... И тоже, пожалуй, что и это не в счет, потому в делах веры важит больше не то, что в рот, а... что изо рта...
Сказано же: аще Бога любит, а брата... норовит за воротки... Что тому бывает?.. То-то!..
Вера в человеке — весь мир. Убить ее никогда ничем не убьешь!.. Разве вот сама она сгаснет, как гаснет лампада, в которую набьются с ветра глупые мухи, летя из темноты на лампадный огонь... как сгаснет, может, и... мир!» |
