Ещё в 1929 году Сергей Клычков пишет рецензию на поэму «Красный дьявол» армянского поэта Айкуни, где касается и тонкостей переводческого искусства: «Нельзя о похищении из цейхгауза казённых вещей писать таким же языком, как и о похищении сабинянок...» Не существует точной биографической хроники писателя, где была бы отслежена точная датировка его работы над переводами с языков других народов (по разным причинам это и невозможно), но по конечному результату нельзя не заметить, что отдался он работе не только с великим прилежанием, но и с великой любовью. Даже забросил на время продолжение своего девятикнижия. Свои стихи писал «в стол» — без какой-либо надежды на их публикацию (изъяты НКВД при аресте, в «деле» Клычкова их не обнаружили).
В начале 1931 года давнему другу юности, литературоведу П.Журову сообщает, что занимается обработкой вогульской поэмы М.Плотникова «Янгал-Маа» («Тундра»); Клычков назвал её «Мадур-Ваза победитель». От неё он, как записывает Журов в дневнике, «в тихом восхищении» и считает её «выше Гайаваты и Калевалы».
Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях (Клычковы, наконец, получили квартирку в писательском доме в Нащокинском переулке и стали соседями Мандельштамов) написала: «Жил он переводом какого-то бесконечного эпоса, а по вечерам надевал очки с отломанной лапкой — он привязывал вместо неё верёвочку — и читал энциклопедию, как учёный сапожник — Библию». Жена Клычкова, писательница Варвара Горбачёва (псевдоним — Арбачёва), также сделала короткую дневниковую запись: «Алексей Максимович /Горький/ плакал, слушая последние главы». Сегодня эта книга переиздана: М., «Наш современник», 2000 г.
«Мадур...» обратил на себя внимание литературной общественности. Уже в «перестроечном» журнале «Огонёк» преклонных лет поэт и переводчик Семён Липкин вспоминал: «В середине тридцатых годов Гослитиздат учинил закрытый конкурс на лучший перевод главы из киргизского эпоса «Манас». Соискателей /./ было много, человек двадцать, среди них — именитые Сергей Клычков, Василий Казин, Георгий Шенгели». Даже издательство «Academia», издавшее «Мадур-Вазу.» сочло возможным поддержать «контрреволюционера» и «верного ученика отца кулацкой литературы Н.Клюева».
Французский славист Мишель Никё, один из первых современников, кто познакомил европейского читателя с именем Сергея Клычкова, разыскал в РГАЛИ 646 листов рукописи черновиков и вариантов поэмы «Алмамбет и Алтынай» (малая часть гигантского исторического полотна «Манаса»). Поэма вышла отдельной книгой «в издательстве «Художественная литература» в конце 1936 года под редакцией Василия Казина, — пишет М.Никё, — и с вступлением «От издательства, написанным на основе клычковского черновика».
Алмамбет — богатырь, равный по силе Манасу, сподвижник его в боевых походах, Алтынай — его мудрая мать и духовная наставница. Хан Манас — не просто богатырь-великан, который побеждает не только бесчисленных врагов и поработителей киргизского народа (волшебный меч, неуязвимый панцирь), но и всякую чудовищную нежить, поскольку сам рождён не без помощи высших сил: мать его откусила бочок чудесного яблочка — и понесла... Его поход на Бейджин, столицу Китая, во время которого он вместе с Алмамбетом, Чубаком и Сыргаком совершает множество подвигов, оказывается последним: богатыря предательски убивают отравленным оружием. Но Бейджин (Пекин) Манас всё-таки покорил. Именно подстрочник главы «Поход богатыря Манаса на Бейджин великий» Сергей Клычков и получил на руки, придав ей вольную обработку.
«Манас» — устный богатырский эпос киргизов наряду с такими, как «Семетей» (самостоятельная часть «Манаса»), «Джаниш Балил», «Кедей-хан», «Курмам-бек» и др. Состоит из трёх частей. Исследователи относят события, описываемые в «Манасе», к Х-XIV вв. Богатырь Манас совершает походы в Китай, Афганистан, внутри Средней Азии. Сказители именовались «манасчи» и исполняли эпос в сопровождении трёхструнного щипкового инструмента комуса или чертмека. Манасчи должен был обладать невероятной памятью, ибо долгое время записей эпических сказаний не существовало. Лучших сказителей знал весь народ, и они пользовались неимоверным почитанием. Впервые записи стали появляться только после 1928 года — с введением латинского алфавита. Известны более 18 вариантов записей «Манаса». Для эпоса характерна разнообразная стилистическая окраска, обилие изречений, пословиц, афоризмов, поговорок, крылатых слов и выражений.
Корней Чуковский называл перевод «высоким искусством». Николай Гумилёв, подробно говоря о трёх способах перевода стихов (и не ратуя ни за один), пишет: «Сохранённый дух должен оправдать всё. Однако поэт, достойный этого имени, пользуется именно формой, как единственным средством выразить дух». Его статья «Переводы стихотворные» (1919) заканчивается так: «Повторим же вкратце, что обязательно соблюдать: 1) число строк, 2) метр и размер, 3) чередованье рифм, 4) характер enjambement (перенос предложения из одной строки в другую. — В.М.), 5) характер рифм, 6) характер словаря, 7) тип сравнений, 8) особые приёмы, 9) переходы тона.
Таковы девять заповедей для переводчика; так как их на одну меньше, чем Моисеевых, я надеюсь, что они будут лучше исполняться». К теме и к месту приведём и отрывок из «Мыслей о литературе» К.Н.Батюшкова: «Каждый язык имеет своё словосочетание, свою гармонию. И странно было бы русскому, или италианцу, или англичанину писать для французского уха, и наоборот».
Сергей Клычков неспроста взялся за переводы именно народного творчества и творчества народных поэтов. Исследователь Н.И.Неженец в книге «Поэзия народных традиций» (М., «Наука». 1988), говоря о раннем творчестве С.А.Клычкова, совершенно справедливо пишет: «В своём творчестве Клычков шёл за народными певцами и сказителями; материалом для его стихов служили их устные сказы, легенды, притчи, песни.
Ранний романтизм Клычкова можно назвать фольклорно-идиллическим. Его основой являлась песенная и сказочная поэзия народа. Молодой автор писал как бы по рецептам народных певцов и сказителей, отбирая в их творчестве лишь такие идеи и образы, которые способствовали созданию мира возвышенного». Дальше: «Темы, идеи, образы Клычкова получали своё раскрытие прежде всего в романтизированной интонационной среде. Эмоционально-ритмическое оформление стихотворной речи, её словарь и синтаксис способствовали созданию в произведении особого лирического подтекста, в котором явственно ощущалось восторженное отношение автора к природе, людям, жизни вообще».
На примере перевода двух глав из «Барсовой шкуры» Ш.Руставели читателю решать самому: оправдал ли всё «сохранённый дух» — или всё-таки к «девяти заповедям» Н.Гумилёва, пусть и не целиком, надо было бы прислушаться... С учётом того, что Сергей Клычков в творчестве всю жизнь был твердокаменно поперечен всяким «измам» и новейшим теоретическим изыскам и толкованиям языковых и стилистических извращений (его «Лысая гора», не утратившая своего значения до сих пор, — классическое тому подтверждение!) и всегда искал свои пути, не пытаясь наступить на горло собственной песне, отстаивая свою «самость» — Божий дар, коим он был отмечен. Слово он, как и евангелист Иоанн, приравнивал к Богу — и честно служил ему в меру сил и таланта...
Шота Руставели жил в XII веке по Р.Х., был государственным казначеем в правление царицы Тамары, участвовал в росписи грузинского монастыря св. Креста в Иерусалиме, долгие годы при этом работал над своей бессмертной поэмой «Витязь в тигровой шкуре». Первое издание поэмы увидело свет на грузинском языке в 1712 году, когда разрозненная феодальная Грузия сумела освободиться от турецко-персидской зависимости, но ещё не обрела единства (многие удельные князьки приняли мусульманство, в Кахетии вспыхивали крестьянские восстания). Книга была издана под редакцией самого Вахтанга VI и с его комментариями. Заслуга поэта Шота Руставели в объединении Грузии была неоспоримой. В 1922 году в Тбилиси торжественно открыли драматический театр им. Шота Руставели. А в декабре 1937 года уже вся советская общественность отмечала его 750-летие.
Сегодня известны пять полных переводов на русский язык поэмы Руставели. Сергей Клычков был одним из первых, кто познакомил русского читателя с «Витязем...» — но всего с двумя главами. Перевод К.Бальмонта относится к 1937 году, Ш.Нуцубидзе — на 20 лет позже, Н.Заболоцкого — 1962 (спустя четыре года после смерти). Из «девяти заповедей» переводчика, по Гумилёву, Клычков рискнул нарушить вторую. Поясним. Народный грузинский напев (шаири) имеет поэтический размер 8+8. Приведём по переводу Н.Заболоцкого — для вящего понимания:
Всё, что / спрятал, то / про / пало, /
Всё, что / отдал, / то тво /ё.
Соблюдён не только размер, но и афористичность строки. А афоризмов в поэме Руставели — более двухсот. В клычковском переводе их практически не отыщешь. Хотя, как точно отметил упомянутый Н.И.Неженец, «поэтическая деталь у Клычкова всегда двупланова. Она как бы пребывает в двух измерениях - предметно-бытовом и психологическом». Сказано о лирике Клычкова, но эту двуплановость он сохранил и в своих переводах. Нарушив размер, но сохранив дух подлинника, - всё-таки, на мой взгляд, проиграл... Например, у Шалвы Нуцубидзе, прекрасно владевшего грузинским и русским языками, первая строфа «Вступления» звучит так:
Кто создателем Вселенной был всесильно-всемогущим
И с небес дыханье жизни даровал всем тварям сущим,
Одарил земным нас миром многообразно цветущим, -
От него ж цари с их ликом, одному ему присущим.
У Сергея Клычкова:
Тот, кто создал Вселенную,
Духом, навеянным с неба,
Мудро содеял всё сущее
В многоличии мира.
Дал он в красе, в обилии
Землю нам на потребу.
Царь — его образ. Подобие
Звёздному небу — порфира.
Мягко говоря, грузинским шаири не пахнет... С другой стороны — почти смешно звучат многие строки более точного перевода Ш.Нуцубидзе для русского читателя, вроде: «Утешенье сеют губы, алый цвет блестит алмазом»; «Словом, вставленным умело, он расширил речи круг», — и т.п.
Небольшую часть марийских народных песен Клычков фактически спас от забвения, поскольку, имея богатые фольклорные традиции, марийцы долгое время не имели своей письменности. Добавим, что и марийский язык всегда делился на луговой (левобережье Волги) и горномарийский (правый крутой берег). С какого языка осуществлён перевод — нам неведомо.
Через Сергея Клычкова русскому читателю пришла одна из многочисленных восточных легенд (её начало) «Алямжи Мергени Госхон» и прекрасно адаптированная к русскому восприятию узбекская легенда о мудреце Эдыге. Смешанные образы, которые использовал Сергей Антонович в своих переводах, удачно решили одновременно две задачи: знакомили русского читателя с бытом и нравами Востока и одновременно не вызывали отторжения внешней чуждостью и экзотичностью, сближая разные литературы и народы. В этом — одна из больших его заслуг как мастера-переводчика.
Вячеслав МОРОЗОВ (Публикуется с сокращениями) |
