Жара уже начала спадать, и мы уютно устроились на веранде пить чай: с ягодами, травками и клубничным пирогом.
— Дуб-ров-ки, Дом-музей А. С. Клыч-ко-ва, — как первоклассник, по слогам прочитал Егор, и так и сяк поворачивая бокал с чаем и разглядывая рисунок на фарфоре. — Дубровки. Это где? А что там за музей? Кто такой Клычков? — посыпалась на меня уйма вопросов.
Узнав, что до Дубровок рукой подать и туда можно отправиться хоть сейчас, живо засобирался. Мои резоны, что в музей мы сейчас не попадем, потому что он уже закрыт, были оставлены без внимания.
— Ну мы хоть на сам дом посмотрим. Он такой, как на чашке?
— Такой. Ты чай-то пей и пирог еще не попробовал.
— Потом. А Клычков там долго жил? А почему умер? А сейчас в доме кто-нибудь живет? — опять начались бесконечные «почему».
«И что это я его отговариваю? Почему бы не прогуляться погожим вечером до Дубровок?» — подумалось мне, и мы отправились в путь.
К деревне вела все та же пыльная дорога, как и в пору моего детства. Все те же кусты по ее обеим сторонам, а за ними, в поле, кричал все тот же коростель. Сколько здесь хожено-перехожено! Временами ветер наносил на нас головокружительный медовый запах цветущей таволги. Июль. Макушка лета.
По пути я рассказывала Егору о Клычкове. Читала приходящие на память строчки. «Деревня прежняя: Дубровки...» и т. п. Больше всего Егора заинтересовал Антютик.
— А что, у Клычкова знакомый леший был? — удивлялся он.
— Может, и был.
— А сейчас Антютик живет в дубровском лесу?
— Живет, наверное.
— А мы его увидим?
— Вряд ли, он от людей прячется.
— А он злой или добрый?
— Добрый. Он лес и зверье разное любит.
Я тоже лес и животных разных люблю, особенно собак наших — Шишу, Котю и Бебу. И кота Сафара. И Терри, который у нас убежал.
За разговором мы и не заметили, как вошли в деревню. Да, многое тут изменилось. Деревенский пруд стал каким-то маленьким, зарос. Зато домов прибавилось. Обжили деревню дачники.
Вот и клычковский дом, такой нарядный и праздничный на фоне всевозможной зелени. Днем здесь, видимо, скосили траву, и сейчас она источала чарующий аромат знойного лета.
— Я хочу дом поближе посмотреть, — Егор потянул меня за руку на территорию усадьбы.— Идите, идите, — приветливо пригласила нас женщина, набиравшая воду из колодца. — Погуляйте, посмотрите наши места. Вы сами-то откуда будете?
— Из Москвы, — гордо заявил Егор. И тут же уточнил: — Вообще-то я из Талдома, но сейчас в Москве живу. А у меня друг в Дубровках, мы его сейчас видели.
Женщина, заметив, что мальчик с интересом наблюдает, как она опускает в колодец ведро, а потом достает его, полное воды, охотно пояснила:
— Журавль такой колодец называется.
— Почему?
— А ты посмотри хорошенько, ведь он на журавля и похож. Хочешь водички?
Мы с удовольствием попили обжигающе холодной воды, которую Егор сам добыл из колодца.
— А на журавля колодец и вправду похож.
Мы обошли дом, заглянули в низкие окна первого этажа, постояли на крылечке, полюбовались на садящееся за лес солнце, на клубящийся в поле туман, посидели на лавочке у пруда.
— А Клычков в этом пруду купался?
— Не знаю. Может, и купался.
— А друзья у него были?
— Конечно. И сюда к нему в гости приезжали. Например, Сергей Есенин.
— Есенин? — Егор взглянул на меня с недоверием.
Да, тот самый Есенин. Еще стихотворение такое есть у нашего поэта-земляка Николая Карманова о двух Сергеях.
— А Клычков всю жизнь здесь жил?
— Нет. Больше в Москве.
— Как я? — в зеленых глазах полыхнула радость от такого совпадения.
— А писал про Дубровки? — продолжал осаждать меня вопросами Егор.
— Как же ему не писать про свою деревню? Ведь тут его родина, он ее очень любил. Мой маленький собеседник вдруг умолк и стал сосредоточенно смотреть на темную гладь пруда. Я было подумала, что он угомонился и заинтересовался тонконогими водомерками, которые ловко скользили по поверхности воды; или залюбовался отражением бело-розовых облаков с золотистыми краями. Я, признаться, и сама засмотрелась на эту картину.
— Значит, Талдом — моя родина? Да? — вдруг спросил Егор.
— Выходит, что так.
— Я тоже всегда её буду любить. И Клычкова, и Антютика, и... тебя.
Стало смеркаться. Нам не хотелось покидать это уютное местечко. Так бы и сидели тут ночь напролет, вдыхали аромат трав, слушали скрип коростеля и разговаривали по душам. Однако нас одолели комары.
— Это Антютик на нас рассердился и комаров напустил.
— За что же он рассердился?
— Не знаю. За что-нибудь.
— Ну тогда пошли домой, а то совсем стемнеет. А завтра в музей сходим.
...Зимой Егор прислал мне письмо. Я и не знала, что произведения Клычкова теперь включены в школьную программу. Егор писал, что выучил несколько стихотворений из подаренной мной книжки, а в классе, когда «проходили» Клычкова, рассказал ребятам, как мы ходили в Дубровки, и учительница поставила ему пятерку. И еще он написал, что все ребята, из его класса хотели бы побывать в Дубровках в гостях у Клычкова и Антютика...
О. МЕЖЕЦКАЯ. (Наш корр.). |
