Всю семью Клычковых я знаю хорошо. Жили мы через дом от них в небольшой избенке. Я дружила с младшей сестрой Сергея Антоновича Клычкова — Пашей. Она очень любила наш дом и часто оставалась у нас ночевать, хотя в большом кирпичном доме Клычковых у нее была своя кровать на втором этаже и на третьем, который мы звали голубятней.
Хорошо помню красивую беседку в саду, а рядом — деревянные качели. На противоположных концах качелей были сиденья, а посередине — решетка. Однажды Сергей нас с Пашей так сильно раскачал, что мы подняли громкий визг. Из окна выглянул отец Сергея Антон Никитич, крикнул нам:
— Девчонки, дождя накличите!
Помню, что беседка была как бы двухэтажная. Под ее полом прятали на зиму ульи. А летом там стояла бочка с медом. Антон Никитич часто давал нам указания:
— Нацедите-ка кринку меду, да снесите тетке Марье (это моя мать).
— Сейчас-сейчас, папаша, скажет моя подружка. И побежит за кринкой. Другой раз мы и без команды еще раза два медку нацедим и полакомимся вволю. Вокруг беседки, у забора было много яблонь. Весной и осенью сад был очень нарядный. Если ребятишки загоняли на двор овец, мать поэта Фекла Алексеевна выносила детям румяные яблоки. Поэтому овцы с выгона обычно очень быстро прибывали на двор.
Не помню, почему, возможно, не доилась у Клычковых своя корова, но одно время Сергей Антонович ходил к нам за молоком. Говорил он быстро, отрывисто.
- Здравствуй, тетк Марь!
Примет из подпола от матери запотевшую холодную кринку с молоком и скажет:
— Черточку на трубе я поставил, ты там сосчитай, сколько с меня приходится.
И мать считала палочки на печной трубе. Видела я Сергея Клычкова с другом. Звали его так же. Волосы были у него светлые, рубашка вышитая и узким кушачком подкушаченная. Они рано утром уходили в лес, а к обеду возвращались. И мы тогда удивлялись, что они приходили с пустыми руками. Говорили, что это Сергей Есенин.
Когда Сергей Антонович женился, то почему-то одно лето снимал квартиру у Калининых. А когда у него родилась дочка Женя, отец отвел ему зал на втором этаже. Окна смотрели на лес. А с другой стороны была комната Алексея, младшего брата, окнами на беседку.
Однажды мы с Пашей сильно досадили Сергею. Отец несколько раз посылал нас за ним. Мы стучались в двери зала, а Сергей говорил: «Сейчас иду», — а сам не шел. Отец приказал передать сыну, чтобы спустился немедленно. Тогда мы без стука открыли дверь и крикнули: — Папаша сердится! Сергей в это время торопливо писал за большим столом. Он от неожиданности резко вскочил, листки со стола разлетелись по полу, а он бросился бежать за нами. Не знаю, как Паша, а я испугалась до смерти. Мне показалось, что Сергей очень разозлился, что ему мешают писать. Мы кубарем скатились с лестницы, убежали за хутор, и спрятались в кустах. Лежим, не дышим. А Сергей нас и не искал.
Мой брат Сергей Лукичев дружил о братом поэта Ананием и Николаем Козловым. Когда мы с Пашей подросли, вместе с ними ходили в Талдом на танцы. Все трое друзей погибли во время Великой Отечественной войны.
Запомнилась мне и первая жена Сергея Антоновича — высокая, статная красавица. Звали ее Евгения. Она была дочерью богатого человека, и вся деревня удивлялась, сколько много было у нее платьев. За день она несколько раз их меняла на зависть всем деревенским девушкам. Раза три за лето она ссорилась с Сергеем Антоновичем и собиралась уехать. Тогда в зале снимали занавески, укладывались большие узлы на телегу. Придет Паша и грустно так скажет:
— А у нас Женечка опять уезжает...
Не знаю, чем объяснить, может быть, характер у Евгении Александровны был такой вспыльчивый, только доехав до станции, она нередко командовала:
— Не еду. Поворачивайте обратно!
— Ох, кукольница, — только и скажет моя матушка, покачает головой вслед заворачивающей снова на хутор телеге.
Нам не раз доверяли погулять с маленькой Женей. У нее была красивая коляска с цветами. Нам скажут, чтоб гуляли недалеко, а мы то в лес уедем, то на речку, нас и не докличутся. Фекла Алексеевна ищет-ищет «нянек», а нас и след простыл.
Фекла Алексеевна была очень дельной и доброй женщиной. На счетах она считала так быстро, никто за. ней не мог угнаться. Она часто ездила в Финляндию за товаром — кожей и прикладом, отправляла его багажом по железной дороге и потом привозила в Дубровки большие кули с кожьем для башмачного дела.
Дом у них хотели отобрать. Но не отобрали. Они его продали, правда, задешево. Сами перебрались жить в Москву на Сретенку. Квартирка была тесная, я там бывала у Паши.
Дружбу с Паней я сохранила на всю жизнь, до сих пор у меня хранится одно из ее писем. Но, выйдя замуж за жителя деревни Измайлово Бендрышева, она уехала из Дубровок.
Помню и Веру Антоновну. Она очень любила сочинять разные небылицы и смеяться. Веселый была человек. Совсем немного не дожила до столетия своего старшего брата.
Об отце Антоне Никитиче Клычкове у нас в Дубровках говорили: «У этого мужика из рук ничего не вывалится». Все дела, за которые бы он ни брался, удавались ему.
Земля на хуторе была очень плохая — болота да кочки. Наверное, башмачное ремесло было главным способом содержать семью и дом. Все они много работали.
Мы, уроженцы Дубровок, гордимся, что у нас родился знаменитый поэт, что на его столетие 16 июля в деревню соберется много гостей. Для нас Сергей Антонович — свой, деревенский. И мы рады, что его слава возродилась.
Рассказ Клавдии Яковлевны БРЫЗГАЛОВОЙ записала
Л. СОБОЛЕВА (Наш корр) |
