Итак, младший брат Москвы — Дмитров — остался позади.
Прямая стрела пути на север, минуя станцию Орудьево, где учился и начинал играть в хоккей прославленный чемпион Владислав Третьяк, и посёлок Вербилки, знаменитый своей фарфоровой фабрикой, приводит в город Талдом, географическая долгота которого 37o32’ — в точности та же, что и у Дмитрова.
Впервые Талдом упоминается в Кашинской переписной книге летом 1677 года, 330 лет назад, как деревня Талдом. С 1680 года растущее село стало перевалочным пунктом на Каширском тракте. Во второй половине XIX века это уже торговый центр с развитыми скорняжным и кожевенным промыслами. В 1900 году через Талдом была проложена железная дорога Москва—Савёлово. В начале XX века здесь существовала крупная башмачная артель. В год пошивалось до 10 миллионов пар обуви. Городом Ленинском стал с 1918 года, в 1929 году дальний и бедный райцентр получил своё имя обратно: громкое имя вождя процветания не принесло.
На привокзальной площади давно стоит стела с мозаичным изображением Михаила Салтыкова-Щедрина, отсюда отправляются автобусы в разные концы этого обширного района, в том числе на родину классика, в село Спас-Угол, на границу с Тверской губернией. А я мысленно возвращаюсь к приезду сюда тридцатилетней давности.
Башмачный край
Помню, как в неведомом тогда Талдоме я, честно говоря, не решался выходить, хотя, конечно, готовился к остановке и кое-что прочитал о нём, как и о других ожидаемых городах. Но в том-то и дело, что очерки о талдомском башмачном крае были, пожалуй, самыми впечатляющими, поскольку принадлежали перу Михаила Пришвина. В середине 20-х годов он жил здесь, издал три номера краеведческого альманаха, изучал быт и ремёсла здешних кустарей, сидел с ними в Марьиной роще — «Афинах» башмачников-сезонников, в моссельпромовской пивной «Лира», толкался на людном талдомском базаре. Ясно представляю астраханского гостя из его очерка «Башмаки». Того, кто, походив по рядам, бросает: «Концов нет!» То есть налицо порядочная середина, но нет на одном конце очень изящного башмака, а на другом — простого, прочного, бабушкина. Гость вспоминает, что хорошие концы были в прежние времена, когда соблюдалась строгая специализация. А не в своей специальности можно сделать только середину. «Весь товар на совбарышню!»— снова бросает он и даёт исчерпывающую характеристику рыночного выбора и вообще тех, кто берётся за всё подряд. А сколько таких мастеров узнал и выслушал Пришвин.
Восемьдесят лет прошло с той поры. Конечно, кустарного промысла не осталось и в помине, а очерки читаются с неослабевающим интересом, зовут поближе познакомиться с сегодняшним Талдомом. «Тал», «тало» — в угро-финских языках — дом, «талбус» — хозяйство. Ещё в 20-х годах в талдомской ярмарке участвовало пять тысяч кустарей-одиночек со всего башмачного края. Скуден он был на пахотные земли, заболочен, потому и звался то уничижительно — заболоцкой дырой, то поэтически — журавлиной родиной. Передо мной легла Кустарная улица, деревянные дома, своеобразные мезонинчики под фигурной крышей, двухэтажная деревянная гостиница на тридцать с лишним мест.
— Если наплыв приезжих, не хватает мест, — пожаловалась добродушная дежурная,— то койки в коридоре ставим...
«Какой наплыв? Откуда?» — удивлённо думал я, спускаясь по одной из центральных улиц к музею. Застройка её была почти сельской. Но за зеленью берёз и крышами низких домов виднелся на окраине стандартный микрорайон из пятиэтажек и каменные дома соседнего совхоза. Очарование центру Талдома придавали старые лиственницы, липы и двухэтажные особняки — одинаково основательные, но каждый на свой манер и вкус. Это развернулись вовсю на рубеже веков богатые купцы — торговцы обувью. Даже в марте 1918 года на съезде Советов среди депутатов было два талдомских миллионера.
Музей, открытый ещё в 1920 году, расположен в краснокирпичном особняке купца Волкова.
— Пойдёмте в подвал,— сказала смотрительница,— там у нас дореволюционное прошлое.
Под могучими сводами прежде, по-видимому, хранилась обувь. И теперь можно увидеть некоторые образцы тогдашней продукции, причём не только в натуральную величину. Местные ремесленники любили щегольнуть мастерством, сделать в несколько раз уменьшенную копию. Вот фасонистый сапожок «румынка» со шнуровкой — низ чёрный, голенище жёлтое. Знакомый по фильмам «гусарик» — с боковой застёжкой на кнопках. Поздний образец кустарного творчества — женская лодочка 1924 года, изысканный, тщательно состроченный из узеньких полосок жёлтой и коричневой кожи. Я всё никак не мог понять, что же в нём знакомого? И вдруг догадался: примерно такого же типа туфли фирмы «Саламандра» (шестьдесят рублей пара) я видел в универмаге. Только те были сине-голубого цвета и полоски на них пристрочены по основе, чисто декоративно, а здесь куда тоньше и рациональнее — встык. Снова всплыли рассуждения Пришвина о мастерах-художниках, которые выбивались из массы «кустарной телятины». Эти мастера в бывшем Петербурге назывались немецкими, а в Москве — волчками.
Начинаешь интересоваться любой страницей прошлого села Талдом — та же башмачная история. Один из основателей кружка РСДРП — башмачник, поэт-самоучка Орлов-Мытарь.
Пробило двенадцать,
Душно в мастерской,
Над висячей лампой
Мух кружится рой.
В деревне Дубровки, которая видна от станции через поле, в семье башмачника же родился поэт, друг Есенина — Сергей Клычков.
Прошёл мимо типографии (особняк купца Машатина) в редакцию местной газеты, которая размещалась вместе с другими организациями в бывших владениях братьев Харитоновых. Спросил у тогдашнего редактора, коренного талдомчанина Владимира Павловича Саватеева:
— Литобъединение в городе есть?
— Конечно! Имени Ивана Романова, башмачника, поэта-самородка... Знаете, он нам как-то ближе. Да и помнили мы его все отлично: двадцати лет не прошло, как умер. Живая история и душа местного промысла.
В пальцах шило, словно вьюн,
Руки врозь и снова вместе.
Вот вымешиваю клейстер,
К верстаку тащу чугун.
Затягиваю, подшиваю,
Выворачиваю!
На колодку надеваю,
Околачиваю!
— Что говорить! — продолжал Владимир Павлович.— Всё у нас было завязано вокруг этого. «Напился в стельку» — наше выражение. Говорили ещё более профессионально: «пить в липочку». На так называемой липке шили башмак. Ну и ругательно-пренебрежительное — «липа» — от нас да соседей-кимряков. Склеил, мол, на липке до первого дождя... Без этого прошлого невозможно себе представить социальное лицо города. Ведь тысячи людей уезжали на зиму в московскую колонию, в Марьину рощу, возвращались покопаться в земле, что-то посеять, потом снова уезжали, чтобы вернуться к сбору урожая. Кто-то выбивался в люди, ставил дома на городской манер, кто-то перебивался в нищете. Но какую надо было провести советской власти работу, чтобы переменить эту анархистскую психологию! Из моря кустарей создать рабочий класс! Взять наш филиал швейного объединения «Юность». Ведь это бывшая артель скорняков (второй наш промысел), а теперь орденоносное предприятие...
Чем живёт Талдом
Талдомская обувная фабрика, на которой до 1961 года работал снабженцем Борис Пугачёв — отец звёздной певицы, переживала после «реформ» трудные времена, теперь преприятие снова шьёт женскую модную обувь — сапоги, туфли на шпильках, мокасины — по зарубежным заготовкам. Какова форма собственности и принадлежности — ныне не уследить, не разузнать. Помню, с телегруппой в пореформенные года приезжал — сначала пустые цеха и застывший конвейер снимал, потом появился владелец, так даже магазин охрана не позволила снять. Теперь корпус фабрики отделали евродоской, оформили фирменный магазин. В нём всегда есть покупатели, в том числе из Москвы: модная обувь, особенно из замши, говорят приезжие, в два раза дешевле, чем такая же в столичных бутиках.
И вот снова Кустарная улица, ведущая от вокзала, умирающие столетние домики, новые особнячки. В центре города сияет куполами возрождённый храм Архангела Михаила. Напротив — новый памятник крестьянскому поэту Сергею Клычкову — уроженцу соседней деревни Дубровки, которая тоже отмечает 330-летие своего существования. Друг Есенина был арестован в 1937 году, 70 лет назад. Теперь в июльскую пору здесь проводят праздник поэзии, а в Дубровках поэтесса Татьяна Хлебянкина из последних сил сберегает и расширяет музей Клычкова. В том же мемориальном кирпичном здании расположен музей серого журавля.
Татьяна ведёт духовную летопись края: «В 1918 году в границах нашего района было 27 церквей. В список церквей и бывших монастырей, находящихся по Ленинскому (Талдомскому) уезду Московской губернии 1926—1928 годов, было занесено 40 храмов (из них примерно третья часть относится ныне к территории соседних районов). В советское время храмы постепенно закрывались. В середине 50-х годов в Талдомском районе было всего четыре храма. Но после очередной волны гонений остались действующими только два последних из названных храмов. Храм Богоявления в селе Глебово не дали закрыть монахини, вставшие в дверях с иконами».
Пришёл в администрацию, повидался с главой администрации давним знакомым А.И.Беловым. Немного усталый Александр Иванович второй раз пришёл во власть в 1999 году. Ещё в 1985 году он стал первым секретарём Талдомского райкома, пережил все безумства бурной перестройки, централизованного развала партии. Ушёл в 1990 году на работу в райсовет заниматься не политиканством, а реальными хозяйственными делами. Потом, на волне гонения на бывших партработников, год был безработным, пока земляки не выбрали его в областную думу, и наконец вернулся в тот же кабинет, но уже главой администрации района. В 2003 году талдомчане переизбрали его на второй срок, поскольку далеко не все в партии были трепачами горбачёвского разлива: за восемь лет руководства Белова бюджет района увеличился в 10 раз — с 86 до 870 миллионов. И это не бог весть что, конечно, для большого, самого северного, но редконаселённого района.
Идти ли на третий срок, 61-летний руководитель ещё не решил. Но планы строит обширные. В районе введено предприятие «Белкорм», которые производит соевые добавки для корма скота. Строится цех для сборки 10 тысяч китайских малолитражных автомобилей. Пока средняя зарплата по району 9 тысяч рублей, многие уезжают на работу в Москву, на селе получают меньше, но теперь вместе с датчанами второй год создаётся свиноводческий комплекс «Агриппо-Талдом» на базе совхозов «Доброволец» и «Спутник» в сёлах Кошелеве и Гришкове. К 2010 году на откорме должно стоять 200 тысяч свиней, из них 30 тысяч — племенных. Создают свою кормовую базу, построили завод. Датчане взяли на себя целый ряд социальных обязательств: кормят рабочих бесплатно, оплачивают проезд и обучают английскому языку. Кроме того, ведут строительство коттеджей и поддерживают очаги культуры в Кошелеве и Глебове.
В новом совместном проекте большое внимание уделяется экологической безопасности. «Мы настояли, чтобы навозохранилища строились шатровые, как в самой Дании. Сначала в них используется выделяемый газ для отопления, а потом навоз перерабатывают на удобрение».
Губернатор Московской области Борис Громов поставил задачу выйти по производству сельхозпродукции на уровень 1990 года. «Трудновато нам будет: население в районе уменьшилось с 53, 5 тысяч населения до 45 тысяч, поголовье коров с 12 тысяч до 2,5, а посевные площади с 2 тысяч га до 500 — в четыре раза. Вот и пробуем сделать ставку на свиноводство. Ещё строим по лизингу несколько ферм по европейским образцам».
Александр Иванович долго рассказывал о проблемах и экономических планах, посетовал, что так и не пошла государственная программа по льну: — денег не выделили непосредственным производителям, все средства в Москве осели, а при прощании этот озабоченный и суровый на вид человек вдруг улыбнулся и сказал с теплотой: «Ничего, переживём. Через неделю журавли прилетят».
Вешний гул
Очень много о приходе весны и о прилёте родных журавлей написал Сергей Клычков. Поэт родился в деревне Дубровки близ Талдома. Вырос в многодетной крестьянской семье старообрядцев.
Пал туман густой, стемнело,
Дед у летошних стогов
Слушал, как река шумела,
Выходя из берегов.
В автобиографии Сергей Клычков написал: «...языком обязан лесной бабке Авдотье, речистой матке Фёкле Алексеевне и нередко мудрому в своих косноязычных построениях отцу моему, Антону Никитичу... а больше всего нашему полю за околицей и Чертухинскому лесу... На литературную дорогу... вышел... случайно: от несчастной любви вздумал я было наложить на себя руки, а попал за границу и издал сборник стихов — тоже встретился удивительный человек, Модест Ильич Чайковский, брат композитора, память о котором храню как святыню...»
А до этого поэт учился в Москве, сначала в реальном училище Фидлера, затем — в Московском университете, но не окончил его за неимением средств. И Клычков продолжил свои «университеты» в окопах Первой мировой войны, стал прапорщиком, был контужен. После Октябрьской революции служил в канцелярии Пролеткульта, сотрудничал в ряде журналов и издательств. Стихотворения Сергея Клычкова были напечатаны в «Литературной газете» 13 мая 1929 года; вскоре, 30 сентября, там же публикуется его статья «О зайце, зажигающем спички», а 21 апреля 1930-го другая статья — «Свирепый недуг«. Этими полемическими статьями поэт пытался защититься от критиков типа О.Бескина, называвших его «бардом кулацкой деревни». (Напомним, что Михаил Булгаков придумал лающее и на него чудовище по имени Беблюза — комбинация фамилий Бескин — Блюм — Залкинд.) Сергей Клычков ссылается на непреходящий опыт классиков: «По мудрому изречению Пушкина, — пишет он, — критика современников — слепая и близорукая старуха».
В то же время поэт выступает в защиту родной природы, предрекая, что «самым торжественным, самым прекрасным праздником при социализме будет праздник... древонасаждения! Праздник Любви и Труда! Любовь к зверю, птице и... человеку! Если мы разучились, так природа сама научит нас и беречь её, и любить, ибо лгать в ней трудно, а разбойничать преступно, так же как и в искусстве!». Его сборник, который так и назывался — «В гостях у журавлей», вышел в 1930 году, но после травли поэт, находившийся в расцвете творческих сил, вынужден был, по совету М.Горького, ценившего клычковский вкус к слову, заняться переводами. К 1937 году многие друзья Сергея Клычкова — новокрестьянские поэты — были арестованы, погибли в застенках, скоропостижно скончались при не выясненных до конца обстоятельствах: Александр Ширяевец, Алексей Ганин, Сергей Есенин, Пётр Орешин, Михаил Герасимов, Владимир Кириллов, Павел Васильев; томился в ссылке Николай Клюев... Пробил час и Сергея Клычкова. Он был арестован на даче в Лесном городке (по Киевской железной дороге)... Успел попрощаться с женой и детьми. И канул в неизвестность... Через два десятилетия, в 1956 году, — посмертная реабилитация. Вскоре создаётся комиссия по литературному наследию Сергея Клычкова, выходят в периодической печати воспоминания о поэте его земляка И.Романова.
В середине 60-х имя поэта впервые появляется на одном из стендов районного музея города Талдома, и к 90-летию со дня его рождения впервые проводится литературный вечер, собравший известных писателей, литературоведов и многочисленных почитателей творчества трагически погибшего писателя. Вскоре наконец-то переиздаются книги стихов Сергея Клычкова: «Стихотворения», «В гостях у журавлей», а затем и проза — «Чертухинский балакирь».
В XXI веке вышел полновесный двухтомник его избранного, поэт занял подобающее место в литературном ряду. На земле поэта стали традиционными Клычковские литературные праздники (в июле), дни памяти поэта (в октябре), деревенские посиделки. Летом позапрошлого года впервые прошёл фестиваль бардовской песни и поэзии «Серебряный журавль». За всеми этими событиями и праздниками стоит неустанный труд Татьяны Хлебянкиной, которая сама пишет стихи и песни.
На первом этаже музея десять лет тому назад открылся единственный в мире Музей журавля, стали проходить с сентября 1995 года Журавлиные фестивали, позволяющие всем желающим познакомиться с этой удивительной птицей и заказником «Журавлиная родина», где собираются многотысячные предотлётные скопления журавлей.
Милей, милей мне славы
Простор родных полей,
И вешний гул дубравы,
И крики журавлей...
— так написал когда-то Сергей Клычков, и его строки летят над этой скудной, но поэтичной землей.
Обитель на Хотче
В той же стороне, что и дом Колосовых, но ближе к Белому Городку находится когда-то крупный и знаменитый женский монастырь в Маклаково, на реке Хотче. Он был построен купцом Иваном Даниловичем Бачуриным в память о чудесном спасении императора Александра X! и его августейшего семейства в железнодорожной катастрофе 17 октября 1888 года. Монастырь даже имел сво` подворье в Санкт-Петербурге, где проживало 40 насельниц. С 1927 года монахини начали покидать закрытый монастырь на Хотче, каменный корпус, в котором находился храм в честь афонской святыни — иконы «Утоли моя печали», был отдан под больницу. В одном из строений разместили почту.
В 1993 году здесь был открыт приход, а 21 марта 1996 года Священный cинод благословил открытие Александровского женского монастыря. Он только начал подниматься на ноги, как 21 февраля 2000 года в монастыре грянул сильный пожар, в результате которого полностью сгорел сестринский корпус, где проживали 30 сестёр и находился отапливаемый храм. Телепрограмма «Русский дом» рассказала о несчастье, дала репортаж о возрождении обители. Появились публикации о многострадальном монастыре с обращением настоятельницы Елизаветы. И снова люди откликнулись, оказали помощь.
Во время последнего приезда матушка Елизавета была на подворье Внуково, под Дмитровом, где совершался постриг трёх новых сестёр, а по территории монастыря меня провела матушка Марина, которая приехала в северное Подмосковье из благодатного Армавира. Она вспомнила, как тяжело было возрождать обитель после пожара: «Порой трапеза состояла из двух ломтиков хлеба и кусочка сахара». Зато сегодня в монастыре несколько коров, птичник, где наряду с курами и цесарками важничает павлин, своя большая пасека (я встречал мёд Александровского монастыря в соседних тверских городах Кимры и Белый Городок), сад, огород. В монастыре нашли приют несколько детей. Одна из монахинь несёт свой обет, а при ней живут и её дочери-послушницы. Есть там и начальная, и музыкальная школа. Монастырю возвратили колокола, и матушка Марина освоила колокольные звоны.
Грандиозный храм Александра Невского стоял в запустении, сорок лет вместо пола был огромный котлован с водой, все фрески отсырели и погибли. Теперь сами насельницы возрождают роспись. Настоятельница Елизавета заканчивала Абрамцевское училище в Хотьково, начинала своё служение в Коломне, в Ново-Голутвинском монастыре, который славится своими художественными промыслами. Ныне и здесь рождается своя керамика, пять сестёр и инокинь учатся в Талдомском художественном колледже и уже расписали алтарь. Минувшей осенью состоялось долгожданное событие: 12 сентября Русская православная церковь воспоминает перенесение мощей святого благоверного великого князя Александра Невского, совершившееся в 1724 году. Этот день является престольным праздником главного храма Александровского монастыря, расположенного у самых северных рубежей Московской области. В честь 110-летия учреждения обители и 10-летия возрождения в ней монашеской жизни был освящён главный храм.
В центре обители отражается в рукотворном пруду замечательная деревянная церковь в честь иконы «Утоли моя печали». Сёстры благодарят тех откликнувшихся православных, без помощи которых она не была бы воздвигнута так быстро. Мы с матушкой Мариной поднялись на колокольню, и сверху открылся удивительный вид на растущее село. Многие православные семьи покупают и строят здесь дома ради соседства с монастырём, особенно многодетные. Матушка Марина радуется, что даже многие московские детишки приходят сюда воцерковлёнными или нравственно подготовленными. Она взошла со мной на колокольню, сняла сетки, предохраняющие колокола и смотровую площадку от голубиных налётов, попросила её не фотографировать и, сверкнув стёклами очков, ударила в колокол. Звон поплыл над журавлиной родиной, над поймой Хотчи, ближним и дальним лесом. Да, неброска красота этой северной по европейским меркам земли, но, оказывается, можно и её обиходить, сделать отзывчивой и благодатной — Трудом и Верой.
Александр БОБРОВ |
