Росли у матери семь сыновей (Василий Яковлевич Шуин)
Летом сорок третьего пришло в деревню Шабушево письмо от Василия Шуина. Писал он матери, что его зачислили в воздушно-десантные войска. Инструктор учит его и товарищей прыгать с парашютом. Побежала женщина к соседке, показала письмо: «Видишь, сон мой в руку». Накануне рассказывала, что видела во сне, как её Вася летает вокруг Станковской церкви в решете и смеётся. Бывают же сны, похожие на жизнь! В это время Василия учили прыгать с парашютом из корзины аэростата. А корзина была сплетена из прутьев. Помещались в ней всего три солдата да инструктор. Страшно первый раз прыгать с высоты 800 метров. Но Василий старался в корзине не задерживаться. Посла каждого толчка она сильно раскачивалась, последнему парашютисту было трудней, чем остальным.
До этого на учебной базе в Саратове их учили просто прыгать с высоты до трёх метров. Отрабатывали постановку ног. Задача — приземляться только на обе ноги одновременно, причём на полусогнутые, чтобы не получить перелом или растяжение. Потом уже прыгал с самолёта, что ему очень понравилось (это легче, чем с аэростата). К тому времени научили их, новобранцев, правильно укладывать в мешок парашют, чтобы не перекрутились стропы, иначе можно камнем долететь до земли. Учили после приземления, подтягивая стропы, "гасить" купол, чтобы он не потащил десантника по земле. Площадь купола была 62 квадратных метра!..
Василий Яковлевич рассказывал, а мне ярко вспомнился другой день, маленькая деревенька Гусёнки на берегу Дубны и памятник на околице, У ограды стоял коренастый человек с сединой в волосах и читал фамилии, а они почти все одинаковые. Человек этот был московский литератор, в прошлом заместитель редактора газеты "Литературная Россия" Николай Васильевич Банников. Он тогда вспомнил, как погибал наш воздушный десант, выброшенный возле озера Балатон в Венгрии. В небе горели живые факелы, немцы расстреливали наших парашютистов изо всех видов оружия. А они падали в воду озера, покрытую яркими догорающими куполами... Николай Васильевич Банников чудом уцелел тогда. А приезжал он в наш район побывать на родине Сергея Клычкова, в местах, где Сергей Антонович "поселил'" героев своих романов...
По счастью, такая страшная участь, как у десантников на озере Балатон, Василия Шуина миновала. Куда только не бросало их командование шестой воздушно-десантной бригады, но в последний момент приказы о высадке отменялись.
На реке Свирь в Карелии десантников перевели в пехоту на прорыв обороны противника. Было это летом 44-го. Предстояло форсировать реку.
— Свирь была не очень широкая: примерно как Волга возле Кимр, — рассказывает Василий Яковлевич. — Но течение невероятно быстрое. Переправляться было не на чем. Пришлось самим в лесу строить лодки, а потом подвозить их на лошадях. Спешно погрузились мы по 12 человек в лодку, гребём к другому берегу. Немцы не стреляли. Ещё бы! Перед этим была наша трёхчасовая артподготовка. Мы из укрытия видели, как летели снаряды в сторону немецких дотов и дзотов. Какой не долетит, упадёт в реку, поднимает столб воды высотой с двухэтажный дом. Видели, как летели серебристые снаряды "Катюш" и пламя от взрывов на том берегу. И сами вздрагивали от оглушительных разрывов.
Подплываем к берегу, а один солдат из нашей лодки усмотрел, что на песке — замаскированные мины. Мы быстро отгребли в сторону.
С передовым отрядом углублялись на территорию противника. Шли по перепаханной снарядами земле. Всюду видели убитых немцев. Не встречали сопротивления долго. Видимо, все живые фрицы успели удрать подальше. Мы радовались прорыву, но мучил нас голод. Питались только тем, что находили в разбитых немецких складах. Как правило, галеты.
Так мы прошли, утопая в болотах, километров двадцать и тут нос к носу столкнулись с немцами, оказались метрах в 150-ти от их окопов. Я был бронебойщиком. Вместе с напарником всё это время таскал бронебойное ружьё (весом более двадцати килограммов и патроны к нему). Мы выбились из сил, а тут прямо перед нами по траншее пробираются два немецких офицера. По инструкции мы должны стрелять не по живой силе противника, а по пулемётным гнёздам и танкам. Но тут мы не удержались и ударили по траншее и офицерским погонам. Мы их убили, но нам это даром не прошло. Начался бой. В меня полетел град пуль, но все, кроме двух, не задели. Одна срикошетила и ударила по каске (не пробила, слава Богу!), а вторая навылет прострелила коленку.
Надо меня отправлять в медсанбат, а некому, цепь залегла, отстреливается. К тому же из боя надо выходить в тыл только с оружием, иначе, по понятиям военного времени, ты — дезертир. А куда же мне с моим бронебойным? Товарищ отдал мне свой карабин, и поковылял я с ним в сторону, где, по моим прикидкам, были уже наши. Не успел подняться на горушку, как попал под шквальный обстрел из миномётов. Хорошо, что упал и скатился в низинку, осколки пролетели выше, а меня засыпало камнями и землёй. Товарищи успели перевязать мне ногу, и в горячке боя я не чувствовал сильной боли.
Снова поднялся и увидел на пригорке траншею. Брустверы её были залиты кровью, валялись обрывки шинелей. И вдруг я услышал голос нашего старшины: он увидел, что я ранен. Сказал, чтобы никуда не уходил: "Похороним Елесина и за тобой придём". Оказывается, это кровью наших ребят была залита вся траншея. Старшина с бойцами вернулся быстро и помог добраться до медсанчасти. Меня перевязали и вместе с такими же ранеными положили прямо на носилках на лаги в сарае. Сказали, чтобы ждал талончика на перевязку. Ещё дали хлеба с тушёнкой...
Кажется, что ничего вкуснее в жизни я не ел. Но радость моя была недолгой. Семь дней меня не вызывали на перевязку. А нога разболелась нестерпимо, выпросил я у медсестры костыли и кое-как добрался до палатки, где были врачи. Меня отругали, что без талона явился, но в это время я потерял сознание. Когда очнулся, понял, что мне собираются отнимать ногу, потому что началась гангрена. Иначе, сказали, умру.
Я даже не хотел думать, что в 19 лет останусь без ноги, не дался. Намазали мне рану мазью Вишневского, наложили другую шину, отправили в тыловой госпиталь. Кругом непроездные топи. Добирались на лошадях верхом. Мне лошадь досталась с седлом, я мог за него держаться. А другим было хуже. Одного чуть не потеряли, но быстро спохватились.
В городе Кемь в госпитале мне долго лечили ногу. Она была сначала неподвижной, но постепенно разработалась. Ходил я с палочкой. Домой не демобилизовали, а оставили в стройбате. Я до самой Победы с такими же нестроевыми работал на восстановлении городов у Онежского озера. Рядом с нами грузили лес на баржи пленные немцы. И ни у кого из нас не появилось мысли отомстить за то, что они сделали со страной и с нами. Отходчиво сердце у русского человека!
После войны вернулся в Шабушево к отцу с матерью. Она с моими младшими братьями всю войну работала в колхозе. Вернулись с фронта ещё два моих старших брата. Всех родители дождались. Женился я на молоденькой соседке Пелагее.
До войны я с братьями работал в башмачной артели, а после неё окончил курсы трактористов. Пахал ермолинские поля, сеял, боронил, убирал. Жить дома было негде: семеро братьев. Ушёл в примаки. Тёща попалась хорошая, жили дружно. Когда переехал со своей семьёй в город (у нас родились две дочери), работать стал в совхозе "Талдом"...
...Вот тогда-то мне и пришлось увидеть работу Василия Яковлевича. Каким замечательным пахарем он был: борозда ровная, как ножом отрезана, чувствовалось, что земля отдыхает...
Чего только ему не доводилось сеять: и пшеницу, и рожь, и кукурузу. И показывать на семинаре посадку картофеля квадратно-гнездовым способом, и даже сеять... конские бобы. Но любимой работой была жатва.
— Любил я, — говорит старый хлебороб, — встать затемно и придти домой затемно. И радоваться, что много успел за день, что всё у меня в порядке, сделано в срок. Летом в поле — такая красота...
В совхозе усердного работника, тракториста и механика Шуина уважали. У него много наград: орден Отечественной войны и медали "За боевые заслуги", "За победу над Германией". В мирное время три года подряд вручали ему знак победителя социалистического соревнования, наградили бронзовой медалью ВДНХ за высокие урожаи зерна: по 42 центнера на круг собрал ячменя с каждого гектара — как на Кубани! Медаль в ознаменование 800-летия Москвы — тоже за успехи в труде. ...Было у матери семь сыновей. Всем привила она привычку к труду, уважение к людям. Сейчас третьему её сыну Василию, о котором идёт речь в этой заметке, 76 лет. Овдовел. Живёт один, но дом содержит в порядке. Городские удобства своими руками устроил: и газ провёл, и ванна имеется. Огород — в уходе. Любит в свободное время посмотреть телевизор, газету почитать, радуется когда заглядывают к нему дети, зятья, внуки.
Признался, что часто снится ему, как волнами ходит под ветром золотое пшеничное поле, как трепещут в поле жаворонки, а он радуется плавному ходу комбайна навстречу склонившимся колосьям...
Л. СОБОЛЕВА
(Наш корр.) |
| Категория: Люди нашего края | Добавил: alaz (19.11.2011)
|
| Просмотров: 705
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
