Все взоры — к «Русскому»
После полудня приехали в город и заметили: у присутственных мест оживление, народу на улицах Клина заметно прибавилось. Сейчас же им указали дорогу к месту, где находился аэростат.
Кованько распоряжался устройством шара. Для подъема выбрали место прямо рядом с Николаевской железной дорогой, в полуверсте от Клинского вокзала, между городом и деревней Маланьино. Здесь находился небольшой пруд — большое удобство, поскольку для извлечения водорода требовалась вода. Решив не мешать Кованько, Менделеев поехал в город, чтобы найти карту окрестностей Клина. Она имелась только у полицейского исправника, который не имел права передавать ее в другие руки. Тогда карту пришлось копировать самому.
В четвертом часу Дмитрий Иванович вернулся к пруду и увидел, что Кованько приступил к заполнению аэростата. Оболочка воздушного шара, по боку которого красовалась горделивая надпись славянскими буквами «Русский», медленно наполнялась газом, слегка шевелясь и поворачиваясь, притянутая к земле канатами и металлическим якорем.
Это был военный аппарат, который обслуживала специальная команда солдат с Кованько во главе. Предназначался он для заполнения светильным газом, но сейчас аэростат «Русский» решили наполнить водородом, чтобы подъемная сила была больше и позволила наблюдателям подняться на высоту до четырех верст. Это было опаснее, но научные результаты должны были быть гораздо лучше...
Когда стемнело, Кованько поставил надежный караул, чтобы защитить шар от любопытных. От курения и другого огня шар, наполненный водородом, мог взорваться и сжечь все вокруг. Место будущего подъема огородили жердями.
В своем очерке «Воздушный полет из Клина во время затмения» Д. И. Менделеев писал: «Условились встать в четыре часа, и я просил к этому времени меня разбудить, но, хотя сплю всегда крепко, и меня трудно добудиться, на этот раз проснулся за несколько минут до четырех часов. Конечно, вследствие того удивительного явления, которое, вероятно, многие наблюдали за собою: когда нужно к определенному времени встать, организм сам узнает время и просыпается как раз в надлежащий момент».
Между тем в Клин из Москвы и Петербурга прибыло множество людей, желавших посмотреть затмение солнца. Кроме обычных московских поездов, идущих до Петербурга, Твери, Завидова и Клина, в ночь на 7 августа из Москвы отправились еще несколько специальных экспрессов. Клинский вокзал к утру 7 августа был буквально переполнен людьми.
Здесь же коротали ночь и москвичи - спортсмены, любители приключений, приехавшие на велосипедах.
Менделеев не знал, что вслед за ним в Клин приехала и его семья, приехала тайком, так как он запретил присутствовать при опасном полете. Приехал в Клин и Илья Ефимович Репин.
Светало. Шар был виден издалека Огромное серое чудовище колыхалось под легким сырым ветром. Казалось, никогда в Клину не было столько народа, как в это туманное утро — сплошная демонстрация направлялась от центра и присутственных мест города по Петербургскому шоссе и сворачивала влево, к пустырю за северо-западной окраиной. Многие иногородние, не сумев попасть в переполненный вокзал, еще перед полночью отправились к шару и там, расположившись на сырой траве, коротали время до затмения.
Подходило время события, но, к большой досаде всех ожидавших, туман не рассеялся, а наоборот, опустился ниже.
Поодаль от аэростата, в нескольких десятках шагов, стояло несколько укрепленных на штативах телескопов для наблюдений. Но понадобятся ли они? А публика все прибывала. Здесь были крестьяне, мастеровые, чиновники, дачники, ученые из Петербурга и Москвы — народ то деловой, глубоко интересующийся событием, а то и просто праздный, дамы и дети. Фотографы из разных ближайших городов расставили свои треноги, надеясь не упустить затмения и полет профессора Менделеева. Загородку, за которой покачивался шар, штурмовала нарядная дама, желавшая во что бы то ни стало отправиться в полет вместе с Менделеевым. Солдаты с трудом оттесняли от загородки рослого широкоплечего мужчину — известного репортера газеты «Русские ведомости» Владимира Гиляровского, который норовил пощупать руками шар и посидеть в корзине.
Но в целом соблюдался порядок, даже полиции почти не было видно. Несмотря на огромное стечение народа, стояла полная тишина. Только иногда раздавался смех или вздохи.
На берегу пруда, поодаль от загородки, взятый в кольцо зеваками, расположился со своим мольбертом Илья Ефимович Репин. Туман и иногда мелко сеявший дождь не давали ему возможности делать хорошие зарисовки. Кроме того, было тесно, его постоянно толкали под локти. Репин нервничал и сердился, но зарисовал воздушный шар и дожидался прихода Кованько и Менделеева, чтобы и их запечатлеть на бумажных листах.

Ученый на месте аэронавта
Кованько пришел очень рано и давал первые распоряжения на площадке. В шестом часу утра воздушный шар был готов к пуску и уже туго натягивал канаты, державшие его на земле.
В толпе вдруг произошло движение, люди стали расступаться, и появились Менделеев и Краевич. Дмитрий Иванович, в неизменном своем темпом пальто и шляпе, был спокоен и даже весел. Волосы из-под круглой шляпы развевались от легкого ветра. Негромкие хлопки быстро переросли в бурные аплодисменты, послышались восторженные приветственные возгласы:
— Браво Менделееву! Удачного полета!
Сконфуженно улыбаясь, профессор кивками головы здоровался с собравшимися. Когда он подходил к загородке, его ученик Вячеслав Тищенко остановил его и взволнованно зашептал на ухо:
— Дмитрий Иванович, у аэростата нет подъемной силы. Лететь будет нельзя, уверяю Вас!
Вначале Менделеев не обратил особого внимания на эти слова, но они, к сожалению, сбылись. Представитель аэростатического отдела Русского технического общества Сигунов тоже сказал, что на двоих подъемной силы шара не хватит.
— Вы видите, сколько людей следит за полетом, как за научным опытом? Я не могу подорвать у них веру в науку! — ответил Д. И. Менделеев.
Сначала он погрузил свою легкую корзинку с приборами, которую Кованько принял и уложил внутри. Потом Дмитрий Иванович зашел с угла и протиснулся в корзину аэростата сквозь веревки, идущие от верхнего кольца.
Кованько выгрузил на землю страховочные мешки с песком, оставив балласт. Несколько раз попробовал открыть клапан, дергая за веревку. Все, кажется, работало надежно. Нужно торопиться!
Кованько дал сигнал немного отпустить связи. Солдаты слегка ослабили канаты. Корзину под напором ветра повело по земле к пруду, и всем стало ясно, что аэростат двоих поднять не сможет.
— Дмитрий Иванович. — сказал Кованько, глядя куда-то на угол корзины, — жаль, но мне придется лететь одному.
Менделеева от этих слов даже шатнуло. Он крепко и решительно взял Кованько за плечи и, наклонившись к его лицу, тихо сказал:
— Александр Матвеевич, милый! Прошу тебя, уйди, голубчик! Нельзя мне не лететь!..
Кованько несколько секунд колебался, а потом махнул рукой:
— Ладно, будь по-вашему! — и выскочил из корзины.
Выглядел тогда Александр Кованько, тридцатилетний военный, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку: аэростаты были его мечтой, любовью и повседневной работой.
Дмитрий Иванович выбросил табурет и все, что показалось лишним. Кованько дал сигнал обрубить канаты.
Корзина слегка подскочила. Огромный шар встрепенулся и плавно и быстро пошел вверх.
Радостные крики толпы раздались вокруг. Тут же нескольким впечатлительным дамам сделалось дурно. Упала в обморок и жена Дмитрия Ивановича, наблюдавшая из густой толпы необычное, почти евангельское исчезновение мужа.
Менделеев и тёмное пятно аэростата над ним расстаяли над головами толпы в густом тумане... Вскоре после этого словно свалилась с неба на всю округу темная мгла, странным коричневым светом окрасив облака и весь туман вокруг. Позже в журнале «Северный вестник» Д. И. Менделеев писал: «…я должен, однако, объяснить, почему во мне моментально явилась решимость отправиться одному, когда оказалось, что нас двоих аэростат поднять не может. Немалую роль в моем решении играло то соображение, что о нас, профессорах, и вообще ученых, обыкновенно думают повсюду, что мы говорим, советуем, но практическим делом владеть не умеем, что и нам, как щедринским генералам, всегда нужен мужик, для того, чтобы делать дело, а иначе у нас все из рук валится. Мне хотелось демонстрировать, что это мнение, быть может, справедливое в каких-нибудь других отношениях, несправедливо в отношении к естественноиспытателям, которые свою жизнь проводят в лаборатории, на экскурсиях и вообще в исследованиях природы».

Затмение. Какое оно?
Через несколько секунд после старта Дмитрий Иванович находился в холодной густой облачности. Он чувствовал, что затмение начинается, а скорость подъема шара не так уж и велика при двух мешках балласта. Мешки с песком лежали на дне корзины. Нужно было поднять весь мешок, наклонить его край к борту корзины и высыпать песок. «Я сделал это, — писал Менделеев, — но песок не сыпался, потому, что он представлял сплошной комок, мокрый и совсем неспособный сыпаться. Прижимая телом мешок к краю корзинки, я увидел, что не могу и этим способом высыпать песок, бросать же весь мешок сразу я опасался, чтобы не получить слишком быстрого поднятия, грозящего различными случайностями. Поэтому пришлось опустить мешок опять на дно корзины и обеими руками горстями черпать песок и выкидывать его для того, чтобы подняться по возможности скорее выше».
На высоте около шестисот метров аэростат вышел из тумана и облачности.
Перед Менделеевым распахнулся необозримый простор необычной страны, где внизу, словно бесконечные ледяные поля, белели облака, вверху сияла голубая даль неба. Но и там, вверху, шли белые облака, и Дмитрий Иванович испугался, что они закрыли солнце. Он осмотрелся еще раз кругом, и вдруг из верхних слоев облаков проглянуло солнце уже в полной фазе затемнения.
«Отлет из Клина произошел в шесть часов тридцать восемь минут, — размышлял вслух аэронавт, — Затмение началось в шесть часов сорок минут. Значит, около двух минут потребовалось, чтобы пройти главный слой облачности...».
Ученый приступил к наблюдениям. Вести их было необычайно трудно. Солнце по мере подъема шара ускользало из поля зрения. Кроме того, поднимаясь, корзина и шар закручивались вокруг оси. Из-за этого солнце то и дело закрывалось шаром. Дмитрий Иванович волновался: жаль, что не предусмотрели стабилизирующего устройства. Обидно частично потерять возможность наблюдений.
Сплошной темноты вокруг не было. Окружающие облака потемнели, стали серыми. Потемнело и все небо. Луна закрыла все солнце. Лишь кольцо света вокруг нее прорывалось и слегка серебрило края верхних облаков. Это была знаменитая солнечная корона, ради которой и поднимался Менделеев сюда, в заоблачное пространство.
Сам Д. И. Менделеев писал, что «увидел солнце спустя лишь несколько секунд после наступления полной фазы затемнения. Темноты совсем не было. Были сумерки и притом сумерки ясные, не поздние, а так сказать, ранние. Общее освещение облаков, виденное тогда мною, представляется совершенно подобным тому освещению, которое мне не раз приходилось видеть в горах после заката солнца, спустя, может быть, четверть или полчаса, там, где зари не видно и следа. Весь вид был свинцово-тяжелый, гнетущий. Думаю, что при бывшем освещении можно было бы еще читать, но я этого не пробовал — не до того было. Увидев солнце с «короною», я, прежде всего, был поражен им и обратился к нему... Кругом солнца я увидел светлый ореол, или светлое кольцо чистого серебристого цвета. Насколько успел заметить и припомнить, внизу мне видно было утолщение «короны» или большая ее ширина, сравнительно со всеми другими частями...».
Дмитрий Иванович, пораженный яркой, незабываемой картиной полного затмения, наблюдал ее секунд пятнадцать, не в силах оторвать взгляда. Когда же он собрался сделать угловые измерения солнца, его короны, и достал из корзинки угломерный инструмент, то с сожалением увидел, как между восходящим аэростатом и солнцем наползло облако.
Карманный анероид, подаренный друзьями, показывал около подутора верст высоты. Теперь было нужно проверить одно из наблюдений предыдущих подобных затмений — имеются ли полосы в тени от луны? Для проверки этого предположения можно было осмотреть лежавшее внизу пространство. Но Дмитрий Иванович в тот момент был весь обращен к солнцу и старался использовать наблюдения в этой части неба. На верхних облаках полос не было видно. Только сама тень луны скачками — из-за хаотичности и слоистости облаков — скользила по верхним облакам.
Быстро, едва не мгновенно, наступил рассвет — солнце освободилось от закрывавшей его луны. Яркий свет разлился вокруг. Серые облака вспыхнули ослепительным белым и золотистым цветом. Голубизной засияло пространство над аэростатом.
Дмитрий Иванович, торопясь, начал записывать все, что увидел за эти короткие мгновения — ведь иначе можно забыть детали, отдельные моменты происходящего.

Во власти ветра
Это уже было в 6 часов 55 минут утра 7 августа. Аэростат «Русский» и его мирно покачивающаяся корзина, в которой находился Менделеев, неслись, гонимые ветром, почти на одной скорости с ним. Внизу, как и прежде, пролетала сплошная то белая, то серая пелена облаков, без единого просвета закрывавшая землю.
Закончив записи, Менделеев продолжал наблюдения. К сожалению, нельзя было определить направление движения аэростата, который с современной точки зрения был весьма несовершенным и опасным для жизни воздухоплавателя сооружением. Он весь был во власти ветра. Стоило аэростату попасть в грозовую тучу, как мог последовать взрыв и пожар.
Как оказалось потом, пока Менделеев наблюдал за солнечной короной, он летел к северо-западу, вдоль линии Николаевской железной дороги. Однажды, полотно дороги он увидел в просвете между облаками. Видимо, сразу после этого в Клин со станции Завидовской пришла страшная телеграмма: «Шар видели, Менделеева нет». Надо полагать, что в этот момент путевой обходчик, заметивший воздушный шар, не увидел ученого, заслоненного бортом корзины. С этого момента в Клину поднялась тревога.
Друг Менделеева Константин Дмитриевич Краевич, увидев телеграмму, лишился чувств. Придя в себя, он вместе со старшим сыном ученого — мичманом Владимиром Дмитриевичем Менделеевым — организовал розыски.
Начальник станции предложил локомотив. Сделали несколько рейсов между Клином и Завидовом, но ничего обнаружить не удалось. Затем Володя на лошадях проехал от Клина в сторону от шоссе и отчаянно плутал по узким, почти непроходимым дорогам моховых болот по направлению к Корчеве. Азартно включились в поиски московские спортсмены-велосипедисты. Они объездили всю округу, но тоже вернулись без единой вести о Менделееве.
А тем временем Дмитрий Иванович, живой и невредимый, продолжал лететь на аэростате. Когда он находился в районе станции Завидовской, переменился ветер. Шар понесло к северо-востоку, параллельно реке Волге. В редкие небольшие просветы между облаками Менделеев видел под корзиной аэростата туманные гиблые болота. Ориентироваться по ним было невозможно. Не встречалось ни сел, ни деревень. Лишь к концу полета стали попадаться признаки жилья.
Главная задача полета — наблюдение солнечного затмения — выполнена. Пора было опускаться. Шар был уже на высоте более двух тысяч метров. Дмитрий Иванович поднял голову И посмотрел на клапан своего аэростата. Через этот клапан нужно постепенно выпускать газ и таким образом плавно «сажать» аэростат на землю. Но произошло непредвиденное. Веревка, с помощью которой следовало открывать регулирующий клапан, от ветра запуталась среди стропов шара. Что же делать?
И пятидесятитрехлетиий аэронавт полез вверх по стропам. Он повис над бездной, раскачиваемый ветром. Корзину болтало ветром из стороны в сторону. Весь аэростат вращался вокруг своей оси, словно карусель. Вертикаль возможного падения аэронавта то и дело проходила мимо корзины. Такого опасного восхождения на высоту в жизни Менделеева еще не было. Хорошо еще, что Дмитрий Иванович, имея опыт хождений по горам в Альпах, не ощущал головокружения от разреженности воздуха, и это очень помогало в полете. Менделеев сильными встряхиваниями распутал клапанную веревку и благополучно опустился в корзину.
Затем Менделеев распутал лежавший на дне корзины тормозной канат и опустил один конец его за борт, чтобы смягчить спуск на землю. Облегченно вздохнув, он присел отдохнуть на оставшийся мешок с песком и очень обрадовался, увидев в углу корзины привязанный к прутьям небольшой сверток, в котором были пышная булка и бутылочка с чаем. Этот чай даже был еще чуть теплым. Вот она, искренняя забота предусмотрительных друзей!..
Интересны мысли, которые мелькнули у ученого в момент отдыха на дне глубокой корзины, откуда ничего окружающего не видно, только сбоку и снизу камышевые прутья, да сверху веревки и внутренность шара до клапана. Менделеев размышлял о том, как бы это ему «самому все мелочи сильного большого аэростата так надежно ycтроить, чтобы о них не думать при полете.» Чтобы «лететь так далеко и долго, как возможно, и, быть может, этим путем, скоро бы решилась одна на задач науки об атмосфере...»
На ум ученому приходили и такие вопросы: «Отчего науки не имеют достаточных средств для выполнения своих мирных целей? Отчего даже в мирное время все средства имеются для войны? Отчего недостает их хотя бы на то и на другое?..»
Мысль вновь обратилась к спуску. Явилось одно — не то желание, не то решение — спуститься как можно правильнее во всех отношениях.

«Комета» у Спас-угла
Д. И. Менделеев поднялся, посмотрел вниз. Он уже пролетел над речками Сестра, Дубна. Внизу пролетали пашни, как разноцветные полосы, «вышитые по канве и притом с разными оттенками очень мягких цветов». Фиолетово отливала свежевспаханная земля. Еще на большой высоте Менделеев ясно слышал мычание коров, пение петухов. Опечалился, не приметив нигде железной дороги. Приближалось небольшое озеро. (Может, Золотая Вешка?) И чуть дальше — большая река, может, Волга?
Аэростат летел прямо на север. Жителям встречной деревни прокричал, чтобы приготовили лошадей.
— А куда тебе? Отвечал: — В Клин!
В другой деревне Менделееву кричали: — Спущайся, уха есть!
«С высоты примерно четверти версты было видно, что, пролетев над селом и еще одной деревней, аэростат опустится примерно в лесок, лежащий за деревней. За этим леском шла открытая поляна без хлебов и изгородей. За ней начиналась другая деревня. Лучше всего было опуститься перед этой деревней, перелетев лесок. Тут даже хлебов не повредишь, потому что это было место луговое или покосное. Только так нужно было сделать, чтобы не спуститься в лесок, находившийся после первой деревни, а перелететь его...».
Приближаясь к выбранному месту посадки, ученый увидел, что аэростат порывом ветра понесло прямо на злополучный лесок! Взяв последний мешок балласта, аэронавт прижал его к борту и, быстро отсыпав часть песка, благополучно приподнялся немного над леском, а потом открыл клапан аэростата, выпуская часть газа.
А внизу уже бежали люди, взволнованные необычным зрелищем.
Дмитрий Иванович Менделеев разглядел в толпе бегущих крепкого добродушного крестьянского парнишку, который восторженно смотрел на него и, очевидно, очень желал хоть чем-то помочь при спуске. Догадливый паренек приблизился к тормозному канату.
— Держи его и замотай за ближайшее дерево, сынок! — крикнул Менделеев. Подросток крепко схватил канат обеими руками. Его на секунду подняло вверх, но он не выпустил канат и ловко замотал его за ствол крупной березы. А Менделеев еще раз открыл клапан аэростата. Корзина опустилась, легко ударилась о землю, подскочила и опять мягким ударом опустилась на луг. Дмитрий Иванович очутился на мягкой луговине у леса, рядом с копной свежескошенной травы.
К нему подбежал и уставился в глаза еще одни деревенский парень. У него было доброе русское любознательное лицо. Дмитрий Иванович улыбнулся ему и спросил:
— Можешь тянуть веревку, только крепко и все время?
— Могу, могу... Все время буду тянуть, — уверенно ответил парень и стал держать веревку клапана.
Передав ему веревку, Менделеев вышел из корзины, перекрестился, давая понять окружающим, что он свой, а не пришелец небесный».
К нему подбежал еще один крестьянин. Как оказалось потом, это был Макар Григорьевич, бывший солдат Преображенского полка, брат первого помощника при спуске шара, — Егора.
Макар Григорьевич тоже перекрестился и приветливо сказал:
— Ну, православный, будь спокоен! Попал ты в хорошее место, люди здесь смирные, добрые.
— Спасибо тебе, братец! — чуть поклонившись, отвечал ученый.
Вскоре крестьяне плотным кольцом окружили аэростат и с любопытством смотрели на бородатого, уже немолодого мужчину. Дмитрий Иванович еще раз перекрестился, поздоровался, поклонился на три стороны, представился собравшимся и в нескольких словах рассказал о цели своего полета на воздушном шаре. В ответ посыпались поздравления с успешным окончанием путешествия.
Макар и Егор стали устанавливать порядок около почти совсем обмякшего шара:
— Курить, упаси бог, никому здесь нельзя! Шар казенный — взорвется сам и разнесет всех вокруг!..
Спохватившись, Менделеев взглянул на свои карманные часы.
Карманные часы Д. И. Менделеева показывали почти половину десятого. Значит, полет продолжался немногим менее трех часов!
Как пояснили собравшиеся, он приземлился в Калязинском уезде Тверской губернии, между деревнями Ольгино—Шильково и Малиновец Нагорской волости, в церковном приходе села Спас-Угол. Вскоре к аэростату подъехала тележка с тремя седоками, и Менделеев услышал такой разговор:
— Ведь я говорил, что летит комета, и на ней человек сидит! Вот ты не верил, видишь теперь: вот — комета и вот — человек. «Эти речи, — рассказывал Д. И. Менделеев, говорил добродушнейшим образом крестьянин Андрей Прохорович Мушкин Прокофию Ивановичу Погодину, владельцу трактира, расположенного около села Спаса на Углу. Они пригласили меня в тележку, взялись довезти, и целую дорогу рассказывали мне про то, что видели, как я лечу и спускаюсь, и что эдакая «комета» в первый раз к ним прилетела, и они хоть и выражаются таким простым языком и не знают, как назвать машину, на которой я прилетел, но понимают, в чем дело, знают, что это должно быть из-за затмения полетели из Москвы, слышали даже об этом. Чрезвычайно картинно описывал все дело именно Андрей Прохорович. Он называл аэростат не иначе, как кометою, и описал подробно, какую быструю смену ощущений произвело в нем все виденное. Он даже говорил, что необыкновенно счастлив тем, что сразу разобрал, в чем дело, и во всю жизнь свою никогда этого не позабудет. Потребовал даже, чтобы я у него на книжке о солнечном затмении написал свою фамилию, день и число, а также просил, чтобы я дал ему свою фотографическую карточку».
Может быть, где-нибудь у потомков Андрея Прохоровича Мушкина, среди которых, весьма возможно, есть уже и ученые, и смелые пилоты — все пути открыты перед крестьянскими сынами в Советской стране, — хранятся автограф Дмитрия Ивановича Менделеева и его портрет, как добрая память о спокойном мужестве русского исследователя.
Полет на аэростате стал настоящим подвигом Дмитрия Ивановича Менделеева во имя торжества науки. К мужеству ученого нужно добавить житейскую смелость человека, впервые поднявшегося в свободном полете. Он первым в мире совершил полет на аэростате с определенной научной целью — для наблюдения затмения солнца. Он оказался одним из редких счастливцев, наблюдавших в этот день затмение. Дело в том, что почти во всех экспедициях Русского физико-химического общества — в селе Никольском и городе Вильно небо оказалось совершенно закрыто облаками. Только в Красноярске экспедиции общества с участием Александра Степановича Попова удалось немного наблюдать корону и сделать удачные фотоснимки.
В Твери же подъем аэростата оказался весьма неудачным: Зверинцев с Джевецким не смогли пробиться сквозь облака, и намокший шар приземлился вблизи города, за рекой Тверцой...
Дмитрий Иванович Менделеев пролетел на воздушном шаре около 300 километров!
Лишь на следующий день, 8 августа, он возвратился в Клин, где на Почтовой площади большая толпа жителей преградила ему дорогу. Кто-то решительно схватил лошадей под уздцы и стал распрягать: жители пожелали везти профессора на себе по всему городу Клину!.. С трудом Дмитрий Иванович уговорил их не делать этого.
Меньше, чем через час, он приехал на тройке в своё родное Боблово, обнял и расцеловал всех домашних. Свершилась заветная мечта его юности, еще более укрепив веру в безграничные человеческие возможности!..

Л. ЗУБАЧЁВ.
"Заря"
1987 г.