Ленинградцам в военные годы выпали невиданные в мире испытания — холод и голод, бомбёжки и обстрелы, смерть сотен тысяч жителей города.
В нашем районе живут бывшие ленинградцы, спасенные в осадные дни войны. Одна из них — Тамара Григорьевна Лебедева. Её хорошо знают многие жители посёлка Северного. Она работала на заводе «Промсвязь» начальником участка, на котором изготавливались киоски «Союзпечати». Из столярного цеха её проводили на пенсию. К ней с большим уважением относились как руководители завода, так и подчиненные.
Известным человеком был и ее супруг Николай Васильевич Лебедев. Десять лет он служил военным комиссаром в нашем районе, а потом ещё лет двадцать занимался военной подготовкой учеников в школе посёлка. Но вот уже несколько лет, как Тамара Григорьевна овдовела...
Как и на долю других офицерских жён, ей выпала судьба поколесить по гарнизонам в России и за границей: Ленинград, Москва, Шатура, вышний Волочек и Афганистан, где муж служил в пятидесятых.
Поскольку молодость пришлась на послевоенные годы, лёгких дней в жизни не случилось. Главным тогда было слово «надо», подразумевалось: надо Родине. Поэтому переезды и тяготы кочевой офицерской жизни переносила без ропота. Да и что могло её напугать, если в детском возрасте она вместе со взрослыми 700 дней жила в кольце блокады? И сегодня, рассказывая о тех годах, Тамара Григорьевна с трудом сдерживает слёзы.
— Больно было смотреть, как рушится наш красавец-город под бомбёжками немецкой авиации! После обстрелов на улицах лежало много убитых людей. А самое страшное — это холод и голод. Мы сожгли всю мебель в квартире, чтобы согреться. Дров взять было негде. Отключили водопровод, за водой приходилось ходить на Неву.
Норму хлеба убавили в пять раз. Работающим оставили 250 граммов, а детям и иждивенцам — по 125. Выдавали по карточкам. Эти кусочки хлеба, совсем не похожего на наш теперешний, мы клали в тарелку с водой, чтобы он размяк и казалось, что его стало побольше. Подсаливали и ели как самое лучшее лакомство. Мама сначала подкармливала нас с сестрёнкой, но блокада всё не кончалась, а из дома было всё уже продано или выменяно на еду.
Мама и все соседки ходили искать остатки обгоревших овощей после пожаров на складах, от полусгнившей картошки шёл неприятный запах, но мы набрасывались на эту еду. Вскоре у нас умерла от голода бабушка. Мама завернула её в простыню и увезла на саночках хоронить...
Наш дом стоял недалеко от электростанции. Немцам очень хотелось разбомбить её, поэтому ни одну ночь не удавалось поспать спокойно: раздавались сигналы воздушной тревоги, мать будила нас и тащила в бомбоубежище. Очень хотелось спать, мы плакали, но надо было спасаться.
— В войну все дети вынуждены были работать. Во сколько лет начался отсчёт Вашего трудового стажа?
— С одиннадцати. Чтобы получить не 125, а 250 граммов хлеба в день, я пошла работать. Радовалась, что приняли на завод «Водтрансприбор». Выдали мне кисть, ведро и противогаз. Я должна была его носить на случай пожара или химической атаки. Рост у меня был маленький, ведро тащилось по земле, и его приходилось приподнимать на руках. Мы красили трубы в помещении завода. Работа была недалеко от дома, но всё равно ходить было страшно: то и дело натыкались на трупы внезапно умерших людей, которых некому было похоронить. Около 700 тысяч человек умерли от голода в блокаду.
— Как Вам удалось спастись?
— Прежде всего благодаря самоотверженности нашей матери. Она делала всё, чтобы хоть чем-нибудь нас накормить. А потом нас спасла эвакуация. Нас вывезли из города после семисот блокадных дней. А всего их было 900. Помню, как мы, опухшие от голода, плыли по Ладожскому озеру. Там всех кормили, и нам дали хлеба и риса. Хотелось наброситься и сразу всё съесть. Некоторые так и делали и тут же умирали. Голодных нельзя кормить досыта. Мать плакала, но давала нам есть понемногу, как мы её ни упрашивали. Этим она спасла нас от смерти. Наш катер бомбили с немецких самолётов, но в него не попали, и мы добрались до берега. В телячьих вагонах нас привезли в Чувашию, поселили в пустом доме. Мама стала работать в колхозе, и мне нашлось место: я на току таскала мешки с зерном, грузила их в телеги. В то время мне уже было 14 лет.
В Чувашии мы наконец подкормились, но нищета была страшная: ходили в холщовых рубашках и в лаптях.
— После войны Вы вернулись в Ленинград?
— Приехали таким же порядком, в телячьем вагоне. Когда поезд приближался к Питеру, мы с сестрёнкой расплакались: ну как мы в лаптях пойдём по Невскому проспекту? Мать собрала последние гроши и на остановке купила нам тапочки.
— Ваша квартира уцелела?
— Нет, немцы весь дом разбомбили. Пришлось остановиться у родственницы. Чтобы получить хоть какой-то угол, мама пошла работать на строительство, и ей дали маленькую комнатушку. Пришёл с войны отец-танкист — без ноги, на костылях, сплошной комок нервов.
Большая радость была у меня, когда удалось устроиться в ФЗУ при хлебокомбинате. Я тогда думала, что хлебокомбинат — это рай на земле: здесь я досыта наелась.
— А где познакомились с будущим мужем?
— В поезде. Я работала проводником, а он служил недалеко от Ленинграда. Мы поженились. Старшая дочка родилась в городе на Неве, а младшая — в Афганистане.
— В этом году Россия отметила 60-летие снятия блокады Ленинграда. Что для Вас значит эта дата?
— Как в известной песне, — «праздник со слезами на глазах». За освобождение города отдали свои жизни тысячи воинов. Преклоняясь перед мужеством наших отцов и матерей, мечтаю об одном: чтобы никогда никакому народу не пришлось испытать того, что выпало на долю блокадников.
Беседу вела Л. СОБОЛЕВА
(Наш корр.) |
