Великая Отечественная война и Русская православная церковь — эта тема в последние годы довольно часто звучит на страницах периодики, особенно в майские дни. Тем более что с каждым годом исстрадавшийся русский человек и вся Россия всё с большим чувством приникают к святому, хранящему радость, чувство единения и надежду празднику Великой Победы...
Судьба протоиерея Петра Сергеевича Бахтина — одна из ярчайших на скрещении тем войны и церкви, церкви и армии. С 1933 по 1947 годы Пётр Бахтин проходит путь от рядового до капитана, в последний год войны—комбата, командира батареи. Трижды ранен, награждён орденами Красного Знамени, двумя Отечественной войны I степени, Красной Звезды. Правда, когда несколько лет назад снимали документальный фильм о Русской православной церкви в годы войны, отцу Петру привезли для съемок чьи-то ордена, свои не сохранились, исчезли в хранилищах КГБ, поскольку в 1951 году семинарист Бахтин был приговорен за антисоветскую пропаганду к расстрелу, заменённому 25 годами заключения и ссылкой на 5 лет с конфискацией имущества... Сейчас у отца Петра остались лишь орденские колодки и орденская книжка, одна на четыре ордена с восстановленными номерами и датами (указ Президента РФ от 12 февраля 1996 г.). "Иной раз говорят мне: "Сходи на рынок, купи ордена, сейчас это нетрудно, и носи, они же тобой заслуженные" — говорит батюшка, — но я так не могу..."
В облике отца Петра и сейчас, в 82 года, осталось что-то от фронтового комбата. Когда едет он с некоторой, весьма заметной удалью на старенькой, разбитой "Ниве" из своего дома на Ярославском шоссе в Сергиевом Посаде в храм в одном из сел Талдомского района, офицеры ГИБДД берут под козырёк. "Это наш батюшка".
В прошлом году перед Пасхой отец Петр сломал плечо, а священника для замены в дальний сельский храм на было. Но пасхальная служба состоялась. "Мне врачи говорили — нельзя, в таком возрасте кости почти не срастаются. Но я пошёл! Пусть умру, пусть потеряю руку. Тяжело было, женщины в храме плакали, но рука зажила, врачи до сих пор удивляются. Сорвать службу для меня это грех, смерть..."
...Родился Пётр Бахтин в 1918 году в крепкой крестьянской семье в центре коренной Руси, на благодатной орловской земле в селе Бородинка недалеко от города Ливны. Но его отрочество и юность — это трагедия "спецпереселенцев". Карлаг. В начале 30-х годов для освоения целинных земель Центрального Казахстана и разработки Карагандинского угольного бассейна в безжизненные степи были в вагонах для скота переселены под ружьями ОПТУ сотни тысяч русских крестьян. Выжил, как считают, один из четырёх...
«Моя мать была из бедной семьи, — рассказывает отец Петр, — работала у помещика. После революции она хотела уйти в монастырь. Но монах сказал ей—твой путь в миру, но он ещё тяжелей... Потом замужество. Отец мой — солдат, воевал в первую мировую. В колхоз он не пошёл, был выслан как кулак в Казахстан. Из шести детей вымерли трое...
В 1938-м меня призвали в армию. Когда после войны я вернулся в Караганду, выяснилось, что из ста человек моего призыва остался жив один я...
Но сначала была Финская кампания. Предложили нам, курсантам полковой школы, туда идти добровольно. Согласились все как один. Из тех. кто поехал, там семь процентов полегло. Тяжелая была война. Снайпер-"кукушка" финский на дереве сидит, а мы бежим: "Ура! ура!".
После финской стал старшиной. Я — кадровый военный, всегда имел военный дух. После кавалерийского полка стал артиллеристом. Учился в Костромском артиллерийском училище. Получил звание младшего лейтенанта в 1942 году, потом — лейтенант, старший лейтенант, капитан. На Отечественной войне с первых дней. Смоленск, потом под Киевом ранило. Несколько раз менял место службы. Кто остался жив — из тех формируют новые части. Под Волховом ходил в штыковой бой. Немцы штыка не выдерживали. А потом поняли, что мы научились воевать. ...Был у меня природный талант к артиллерии, уже после войны, в 1945-м, занял первое место в Минском округе. Стрельба — это искусство, глазомер нужен, учёт погоды, атмосферы. Под Варшавой, помню, взяли высотку, меня как опытного послали поддержать. Приказ — ни шагу назад. Дали мне артиллерию, "катюши", рацию. Они подойдут, я их жгу огнём. А потом огонь на себя пришлось вызывать. За это меня наградили орденом Отечественной войны I степени.
На Берлин и Прагу из резерва Главного Командования отбирали лучших. Перед штурмом Праги меня бросили с разведкой на парашютах к немцам в тыл. Утром я передал данные, а немец меня засёк. Осколками старшему лейтенанту разорвало живот, а мне порвало ногу. Я — в овраг, рубашкой рану завязал. К вечеру меня нашли чехи, помогли. Наступление пошло по моим данным. Меня представили было к званию Героя Советского Союза, но политотдел не пропустил. Я единственный в дивизии беспартийный из офицеров, знали, наверно, и то, что из раскулаченных. Но за Прагу получил я орден Красного Знамени, а потом, уже перед демобилизацией, вступил в партию.
Был я тогда неверующим. Мать перед уходом в армию только сказала — носи крест. И я носил. Когда в Чехословакии меня доставили в госпиталь, хотели ногу отрезать. Началась гангрена, температура 41 градус. А сельский врач-чех говорит: не надо резать, обождите. Одиннадцать дней я лежал, потом ожил, аппетит появился, и остался я с ногой. Пришел после выздоровления к врачу отблагодарить его, он мне говорит: я за тебя Богу молился, у тебя же крест. Отвечаю: какому Богу? Я атеист. Крест — это благословение материнское. Врач говорит: «На тебе Библию, разбирайся сам». Я человек военный, грамотный, начал читать. Эта Библия и стала для меня первым толчком к религии.
Когда вернулся в Караганду, преподавал военное дело. Мне предлагали в обкоме учиться по партийной линии, продвижение. Но после встречи с верующим врачом-чехом я решил заняться религиозным вопросом — нужно ли веровать или нет?..
...Силу благословений святого Карагандинского старца Севастиана я испытал на себе. И мать, великая молитвенница (она и вымолила меня в такой войне), сказала: иди, учись на батюшку. Отвечаю: «Я не понимаю этого, мама». Трудно мне было во всём разобраться… Но решил идти в семинарию. Послал туда письмо, мне ответили — партийных не принимаем. И я сдал партбилет. Поехал в Загорск. Подготовлен, конечно, к поступлению я не был, но наш митрополит Иосиф, тихоновского направления, дал мне рекомендацию — примите в качестве эксперимента. Воевал, есть и духовные запросы, хотя колеблющийся, в том же 1949 году заявлений в семинарию было подано более тысячи на 40 мест. Артисты, майоры... Много фронтовиков. Сталину об этом, говорят, докладывали. Вроде бы он сказал: пускай идут, но туда дорога есть, обратно — нет... Допустили к экзаменам 200 человек.
Сдавал пение. Профессор спрашивает: "Какие гласы знаете?" — "Как какие? У меня два глаза, какие, сам не знаю". Песни я знал только военно-строевые. И здесь меня выгнали. Что делать? Возвращаться в Казахстан? По области уже дали команду — нигде на работу не принимать, даже чернорабочим. Техникум железнодорожный заочный я не закончил. Все пути отрезаны. И тут в первый раз заплакал. Стою в Троицком храме, у мощей преподобного Сергия, в своей гимнастерке с орденами... Вывесили списки поступивших. Подошел, прошу посмотреть мою фамилию. Мне говорят, вы приняты... И тут я ревностно начал учиться, ездил в Ленинскую библиотеку, изучал и критику дарвинизма, и Карла Маркса, и все положенные предметы. А через два года меня по доносу арестовали, когда я был на каникулах в Алма-Ате. Избили, сорвали крест, бросали то в холодную камеру, то в горячую. Потом приговор... Все офицеры, поступившие в семинарию со мной, были арестованы и погибли. Меня спасло только то, что учли ранения и меня определили на легкий физический труд. Поначалу попал я в лагерь для жуликов высокого класса. Старший из них спрашивает:
— Ты к какой партии принадлежишь?.
Говорю:
— Не понимаю.
— Видишь ножик. Сейчас суд наведем и кишки выпустим.
Отвечаю:
— Был офицер, партийный, учился на попа.
— Ну, мы все узнаем.
Через два дня подходит:
— Прости, Иисус Христос жуликов помиловал. Ты его ученик, поэтому работать у нас не будешь.
Через десять дней меня перевели на стройку, срок идёт один к трём.
Здесь я подружился с сидевшим бывшим кагэбэшником, он меня полюбил — вояка, пошёл на попа, а мог бы большим человеком быть. Законы он знал и решил мне помочь вернуть крест. Написали с ним 27 жалоб. Через пять месяцев вызывают меня на комиссию:
— Заключённый гражданин Бахтин?
— Да.
— Писали?
— Да.
— Он что, золотой, этот крест?
— Это материнское благословение.
— Получите через 25 лет.
— Нет, если не отдадите, буду писать в ЦК партии.
Они пошушукались между собой, порылись в пачке документов, говорят:
— Открывайте сами, крест под пломбой.
Открыл; вот он, крестик, серебряный, потёртый, цепочка из нержавейки...У меня слёзы на глазах. Тут и уверуешь в Бога...
Через пять лет, в 1956-м, меня досрочно освободили со снятием судимости, а потом реабилитировали. Я закончил семинарию, женился по благословению старца Севастиана. (Жену Ларису Николаевну недавно похоронил.) Она была большим мастером по шитью церковных облачений, работала в лавре. Родились сыновья Алексей, Сергей, Александр. Двое священники, один пока диакон.
Господь судил мне служить на бедных приходах, нести такой крест. Чтобы прокормить семью, приходилось даже ящики с рыбой грузить в совхозе. Дали за работу корзину рыбы. Директор говорит: «Где-то я тебя видел». Вспомнили. Он был командиром полка. Форсировали Вислу, я был командиром батареи, огня давал, берег расчищал. Ему Героя дали, мне — орден Отечественной войны I степени. Обнялись. Он дал указание помочь мне.
Пытались меня вербовать в органы, несколько приходов пришлось сменить из-за уполномоченных. Ведь если будешь пьянствовать, они тебя не тронут. А если проповеди будешь говорить, если тебя люди полюбят — значит, ты уже на особом учете. Удачная проповедь, это когда сам плакал и люди плакали. Чистое слово заставит человека плакать. Сила Божия через уста грешного священника чудеса творит... Гоняли меня ... Но сейчас уважаем, получаю военную пенсию, в Moскве мeня все батюшки знают...
Когда 28 лет назад меня назначили в село Талдомского района, в Богоявленский храм села Большое Семеновское, все здесь была запущено. Сколько раз забирались ночью, грабили, иконы воровали. Работы было и остается много.
Храм наш народный, маленький. Видите, как мы служим, какая у нас красота, как мы прославляем Бога.
Собирался было уходить на покой. А если Господь ещё испытания даст? И обратно остаюсь. Силы дает Бог. Служу, сам копаю огород, зимой купаюсь...
«Слово»,
№4 2000г. |
