Меня всегда поражало, как умеют веселиться бывшие фронтовики и вообще старшее поколение, выросшее без индустрии развлечений. Поют — заслушаешься, пляшут — заглядишься. А однажды в талдомском парке в День Победы наблюдала интересную сценку. Работники культуры заботливо усадили ветеранов на скамейки возле подиума и стали "давать концерт". На какой-то любимой мелодии солдаты Великой Отечественной не выдержали, вмиг захватили "плацдарм" со звонкими половицами и стали плясать вместе с самодеятельными артистами. Оркестр прибавил темп и звук, воодушевлённый поддержкой зрителей, и что тут началось: подлинная стихия народного веселья. Плясали так, что далеко разносился стук каблуков: видно доски хорошо просушили! Тогда взоры всех устремились на бравого стройного моряка с седыми залихватскими усами. Он так легко и красиво плясал, как будто только этим каждый день и занимался. Все расступились, давая ему простор, загляделись... Так лихо отстукивал он каблуками "Яблочко", цыганочку, русского! Заразил своим весельем всех зрителей и они стали плясать все одновременно на досках подиума, а кому места не хватило, — на земле. "Кто этот седой юноша?" — подумалось тогда.
Спустя год я встретила его в колонне ветеранов в День Победы. Как раз приехали московские скульпторы, реставрировавшие памятник воинам-освободителям в нашем микрорайоне "Юбилейный", и один из них, увидев колоритного усача в морской форме, сказал, что хочет вылепить его портрет для музея на Поклонной горе. Со скульптурным портретом что-то не получилось, скульпторы больше не звонили: наверное, не выделили денег или срезали бюджет. Памятники — дело не дешёвое. А мне удалось познакомиться с участником Великой Отечественной войны Николаем Николаевичем Лобачёвым и захотелось рассказать об этом удивительном человеке читателям нашей газеты.
Родом он из красивейшего села Стариково-Зятьково со старинной церковью на берегу Дубны. Учился в Талдоме столярному ремеслу (в здании нынешней первой средней школы было до войны ремесленное училище). Эта профессия оказалась ему нужной всю жизнь. Но были годы, когда совсем другим делом пришлось заниматься. Отвечая на слова весёлой песенки: "Какого, парень, года, с какого парохода и на каких морях ты побывал, моряк?", он мог бы много рассказать. Нет, с водопада не падали, не сидели на мели, но попадали в шторм, когда судно швыряло с вершины огромной волны и непривычная пехота заболела морской болезнью, а ей предстояло высадиться десантом на берег...
Мой собеседник, как оказалось, служил на минном тральщике. Как рыбаки тащат неводом рыбу, так моряки тралом — мины?.. Жуть!
— Не совсем так, сказал мне бывалый моряк и нарисовал на листке целую картину. — Вот это катер, это — трал — трос толщиной 20 миллиметров в диаметре с буйками и резаками. Резаками мы срезали мины. Как увидим, что всплыла, можем расстрелять её из пулемёта. Но тут была опасность: если она не взорвётся, то получит отрицательную плавучесть и станет угрозой для наших кораблей и подводных лодок. Мы предпочитали действовать наверняка. Брали ялик и плыли к ней. Вешали патрон (200-700 граммов тротила), бикфордов шнур закрепляли. Он горел 10 минут. За это время, если матрос умеет держать вёсла, успевали отплыть метров на 200, где нас и подбирал катер. Взрыв раздался — все радуются. Ещё с одной миной покончено.
— Как просто у Вас, Николай Николаевич. Подплыл, тротил прицепил, шнур поджёг. А если ялик кормой мину стукнет, ведь море всегда волнуется?
— Руками отталкивали мину от кормы, чтобы подальше держалась.
— Ничего себе специальность — с минами в пятый угол играть!
— Нас учили в Кронштадте в школе оружия. Когда я её окончил, имел две специальности; рулевой, сигнальщик и минёр. В свободное от вахты время был минёром, добровольно выходил уничтожать мины раз двадцать. Если мины не попадались, мы были недовольны: день зря прошёл. Иногда весь дивизион из 24 катеров тралил в день до 120 мин. Перед нашим Гвардейским Краснознамённым дивизионом первой бригады траления Балтфлота задача была поставлена такая — убрать мины с глубины от поверхности воды до 6-9 метров. Осадка кораблей от 5 до 18 метров. Но глубинные мины тралили другие. Наши — самые массовые, они мешали оперативно перебрасывать в район боёв технику, боеприпасы и воинские части. Мы каждый день выходили в Финский залив, тралили участки моря для прохода кораблей к месту высадки десанта в Нарву, Таллин и другие города на побережье Балтийского моря, расчищали фарватер от Кронштадта до Палдеске, вдоль Балтийского побережья.
— Все это очень опасно.
— На войне все опасно. Если мина взрывалась на расстоянии 130 метров от катера, его сварные швы не выдерживали и расходились. Течь было невозможно устранить. В считанные секунды катер шёл на дно вниз кормой.
— А экипаж?
— Кто успел прыгнуть за борт, может дождаться спасательного катера, Если на моряке капковый специальный бушлат, часа два он продержится даже в холодной воде. Но потом тело сводит судорога — и все.
— А Вам приходилось быть в такой ситуации?
— Полчаса поплавал. Видел, как скрылся в воде нос катера и что смешно, в это время подумал: как жалко, рундучок у меня там остался...
— Чем бы Вам помог рундучок в открытом море и без надежды на спасение?
— Почему без надежды? Мы знали, что нас должны подобрать. Через полчаса пришёл катер. Нас взяли на борт. Мы видели, что катер идёт, так что паники — никакой.
— Но ведь кругом — мины, где гарантия, что катер не подорвётся?
— У катеров осадка — всего метр двадцать. На такой глубине немцы мины не ставили. Им нужно было уничтожить большие суда с грузом боеприпасов и живой силой. Кроме того, суда ходили строго по фарватеру, не уклоняясь на другой курс, где ещё не проверено наличие мин. Так что мы не потеряли надежду, а это самое главное.
Моя война окончилась близ острова Муху. Мы доставляли туда десант — пехотинцев. Несколько дней мучились от морской болезни непривычные к морю солдаты. Они не могли даже есть, хоть мы их и уговаривали. Килевую качку можно перенести, а бортовая — и для нас — кошмар. В конце пути пехотинцев ждала радостная весть — десант отменялся по случаю сдачи противника и Дня Победы.
А для меня продолжалась та же опасная работа вплоть до 1949 года. Опасность была одинаковой, что в войну, что в мирное время. Мы продолжали очищать море от Кронштадта до Палдеске, в Выборге вместе с водолазами поднимали мины в порту, грузили их на плоты и отправляли подрывникам.
В 1949 году половину нашего дивизиона отправили на Чёрное море. Катера мы погрузили на платформы: отдельно рубка и само судно. Я рубил кильблоки — деревянные опоры из бруса, чтобы груз устойчиво держался на платформе. Прибыли в Мариулопь. Нам предстояло тралить магнитные мины в Керченском проливе. Здесь затонуло, подорвавшись на минах, много барж, доставлявших из Керчи в Мариуполь руду для сталелитейного завода.
Магнитные мины — коварная вещь. Судно может пройти над ней 16 раз — и ничего. А на семнадцатый она взрывается. Мины были многоконтактные — до 17 контактов.
Как мы с ними справлялись? Наши катера были размагничены. Сзади катера, метрах в трехстах, на тросу — плотик. К нему подвешен сердечник на заданное углубление. Подаём с катера ток и он создаёт магнитное поле, замыкает контакт взрывателя. Если и взорвётся, то далеко от нас, судно не пострадает.
В море выходили по восемь катеров. Шли уступами, чтобы перекрыть полосу пошире для прохода больших судов и не попадать под взрывы соседних тральщиков. Стали поворачивать в район от траления и вдруг — взрыв! 711-й катер подпрыгнул на метр. Сдетонировали баки с бензином. Вмиг он оказался в огне. Даже вода вокруг него загорелась — вылился бензин. В двух баках было восемь тонн бензина. Всё это произошло в 400 метрах от нашего катера. За считанные секунды 711-й скрылся под водой. Погибли 17 человек экипажа, в том числе трое офицеров. Мы похоронили их в Ейске и Мариуполе. Долго шло следствие, проверяли, как размагничены все катера. Снова поставили их на размагничивание.
Учитывая наше состояние (такие потери уже в мирное время), нам дали десять дней отпуска. А потом мы вновь вышли в Керченский пролив. Если не было сильного шторма, мы выходили в море. При четырёх баллах очень трудно было.
Нашу работу руководство высоко ценило. В чём это проявлялось? Паёк 16-А, как у лётчиков, только без шоколада. К нам с уважением относились военные патрули. Однажды мы в увольнении отметили день рождения друга. Возвращались на корабль навеселе. Нас задержал патруль. Комендант тут же позвонил и вызвал машину, приказал доставить нас немедленно на катер.
Выходя, мы слышали, как он делал внушение патрульным:
— Кого вы привели? Это же смертники. На их место охотников мало.
Когда не было бензина, наш катер заправляли спиртом. Представляете какое искушение — восемь тонн спирта! Пьяниц у нас не было, но психологическое напряжение иногда было просто невыносимое. И какой же хитрован не спрячет немножко для команды от целых восьми тонн. Начальство наше по десять раз на дню искало нашу ухоронку и не могло найти. Никто не выдал. Сейчас уже можно сказать: в огнетушителях прятали. Не во всех, конечно, мы, как чеховский злоумышленник, "не все гайки откручивали".
...Вот так, в любой ситуации умеет увидеть комическое рулевой и минёр Николай Лобачёв.
Судьба дала ему выжить на минном поле. Мы не знаем, кто пишет книгу судеб. Возможно, им было известно, что этот моряк будет очень нужен многим юным душам.
После войны Николай Лобачёв работал на заводе "Промсвязь" и в СМУ-151 на Северном по своей специальности. Однажды ему предложили поработать в школе-интернате учителем труда. Он засомневался: во-первых, он не педагог, а потом — зарплата несопоставима с производством. Бывшая тогда директором школы-интерната Сальма Ивановна Валанцева взмолилась: "Я помогу со ставками, только приходите. У нас одни женщины, а подросткам нужно видеть мужчину, который хоть что-то может делать своими руками". Он узнал, что собранные из разных детдомов самые трудноуправляемые и хулиганистые мальчишки подняли восстание, вывесили над интернатом белый флаг с разными надписями. И не только: одна учительница была ранена ими ножом.
— Так и согласился, - рассказывает Николай Николаевич. «Думал, что будет очень трудно, а к своему удивлению, я легко нашёл с ними общий язык. Это же сироты. Им не с кем поделиться своими мальчишескими тайнами. Им нравилось работать руками, они с удовольствием пропадали в мастерской.
Но потом интернат закрыли, в детском доме остались только маленькие дети. И его направили учителем труда в школу, расположенную в центре города. Он отработал здесь 25 лет. Пользуясь старыми связями с производством, сумел оборудовать школьную мастерскую всем необходимым. Здесь стоял настоящий токарный станок, маленькие станочки для вытачивания круглых изделий из дерева. Бывший фронтовик учил мальчишек делать любые древесные соединения, фанеровку деревянных поверхностей, работать на настоящем токарном станке и разбираться в особенностях кровельных швов. Сам он работал не спеша и очень красиво, вызывая у мальчишек непреодолимое желание подражать мастеру. Николай Николаевич убедился, что главная проблема у подростков не досуг, а овладение ремеслом. Если человек многому научится, у него пропадёт желание крушить и разрушать; украшать жизнь намного интереснее.
Ученики любили своего мужественного и немногословного наставника. Рядом с ним было спокойно и интересно.
Восемь пет назад Николай Николаевич овдовел. Умерла его супруга Вера Васильевна, много лет проработавшая бухгалтером в "Союзпечати". Он стал уезжать на зиму к дочери в Люберцы. Она работает в пенсионном фонде, а зять — в Краскове, начальник участка теплиц. Радуют внуки. Внучка работает в столице, успела получить два высших образования. Внук учится на четвёртом курсе пищевого института, уехал на практику в Америку. Связывается с дедом и с родителями по Интернету. В Люберцах это возможно. Английский текст деду переводят и дочь, и зять, и внучка.
Летом Николай Николаевич возвращается в Талдом. Ведет весьма активный образ жизни: ездит на рыбалку за 20 километров на велосипеде, ходит за грибами. На улицах города ему часто встречаются бывшие ученики, и каждый поклонится, поприветствует своего наставника.
Правда, и у дочки в гостях он сложа руки на сидел: помогал зятю дачу строить. Когда зять с восхищением заметил, что вышедшее из-под его рук дерево будто светится, бывалый моряк ответил: "У пленных немцев на практике обучался. Хорошие столяры среди них были". Вот такие они, гвардейцы Великой Отечественной.
Л.СОБОЛЕВА.
(Наш корр.) |
