Фашистская Германия напала на нашу страну вероломно и внезапно. Так говорил Молотов в 12 часов дня 22 июня 1941 года.
— Может быть, для кого-то и внезапно, но только не для нас, служивших в то время на границе, — рассказывает житель Талдома Иван Фёдорович Феоктистов. — Мы слышали рёв моторов, видели скопление техники и живой силы на противоположном от Бреста берегу рели Буг. Каждый раз на политзанятиях командиры говорили нам, что немцы воюют с Францией и Польшей, а там, за рекой, просто отдыхают воинские части; мы не должны поддаваться на провокации. Один боец стал возражать. Командир приказал ему встать по стойке "смирно!". Так он и стоял всё политзанятия. Раз товарищ Сталин заключил мирный договор с Германией, значит войны не может быть...
А на деле всё произошло иначе В Брестской крепости могли разместиться несколько тысяч солдат, И для всех надолго бы хватило боеприпасов и продовольствия. Но к началу войны из Брестской крепости почти все части вывезли в летние лагеря, мы жили в палатках в нескольких километрах от границы. К тому времени я был уже подготовленным воином. Служил с 1939 года. В Бресте меня выучили на водителя.
В ночь на 22 июня Я на своей машине "ЗИС-5" повёз командира в местечко Пружаны. Он проверял посты. Только стало рассветать, люди ещё все спали в своих домах, когда раздался грохот. Командир не получил никаких известий, не была объявлена тревога Он говорит — Вот, Иван, опять маршал Тимошенко учения затеял. Недавно ведь только были.
Мы видели, что от границы тучами летят самолёты. Думали, что свои. С аэродромов им даже включили прожектора, а на них тут же полетели бомбы.
Мы видели, как чистенькие белые мазанки взлетали в воздух и рассыпались в пыль. Только тут сообразили, что это не учения. Командир дал сигнал тревоги, на прилетевших самолётах уже можно было разглядеть свастику не крыльях. Мы едва успели спрятаться в укрытие, увидели наших отступающих окровавленных солдат. Туг же были организованы посты, отступавшим приказывали отходить хуторами, болотами и собираться для новой формировки в лесу. Мою машину разбомбили в щепки. Я остался с пустыми руками, без оружия, в одной гимнастёрке и без вещмешка и шинели. Вместе с другими командир приказал мне идти к лесу, но не собираться больше трёх, потому что над нами кружились "мессершмитты". Они гонялись даже за одним солдатом, поливая свинцом. Удалось отсидеться в железобетонной трубе, под дорогой, пока был самый жестокий налёт. Потом мы трое еле из неё вылезли и побежали, петляя, чтобы не срезала пулемётная очередь. На моих глазах погибло очень много молодых ребят-пограничников. Они быстро расстреляли боевой запас и теперь отступали практически с бесполезным оружием. Патронов не было.
В лесу из остатков полков и батальонов сформировали новые части, дали нам новых командиров, которые на вопрос высоких военных начальников: "Где ваш батальон, или полк?" ничего не могли ответить. У многих в Бресте были семьи, но офицеры не знали, что с ними стало.
В лесу мне рассказали, что наш палаточный лагерь немецкая авиация смешала с землёй. Если бы я не уехал с командиром проверять посты, то, наверное, погиб бы под бомбами в первые же минуты войны. Говорили, что два полка, которые остались в крепости, здорово задержали немецкую пехоту. А самолёты врага беспрепятственно летели в наш тыл. Видно, нашу авиацию немцы уничтожили прямо на аэродромах, и им сопротивления в воздухе не было.
Пешим порядком мы отступали на восток, к Минску. Передовые отряды немцев прятали пулемётные гнёзда в высокой ржи и перекрывали полевые дороги. Много раз мы нарывались на огонь. Потом стали организовывать разведку, подтянулись тылы, нам выдали обмундирование. Благодаря разведке удалось сохранить жизнь оставшимся солдатам, стали меньше нарываться на вражеские пулемёты. Но не доходя до Минска наши отступающие части попали под обстрел немецкого десанта, сброшенного с самолётов. Мы получили приказ повернуть в сторону Ельни, где, как потом узнали, готовилось наступление.
Мы видели, как горел Минск, какие зарева пожарищ полыхали над городом...
Придя под Ельню, получили передышку. Жили в лесу, в землянках. Но отдыхать пришлось недолго.
Мы участвовали в операции по освобождению Ельни. Это была первая наступательная операция в Великой Отечественной войне. Бойцы дрались насмерть. Командовал наступлением Георгий Константинович Жуков. Нам поставили задачу выбить немцев из Ельни, а вообще Жукову хотелось устроить немцам котёл, наступали с двух сторон. Бои шли примерно неделю. Сталин приказал устранить ельнинский выступ, здесь линия фронта выдавалась намного вперёд, к Москве. Немцы никак не могли остановить нашу пехоту, мы постоянно атаковали их. В ярости немцы применили химическое оружие — фосфорные зажигалки. Это было страшнее бомб и снарядов. От бомбы хотя бы воронка остаётся, в ней можно спрятаться, а тут самолёты сыплют из кассет шариками. Они подлетают к земле и горят как сварка, зажигая все вокруг: Земля горела, не то, что лес.
— Вот и мой отец. Александр Сергеевич Клычков, 1910 года рождения, последнее письмо прислал домой в августе 1941 года. Писал, что находится в окружении, под Ельней. И больше — ни строчки. Дед долго искал сведения о нём, но сообщили, что пропал без вести.
— Как там было не пропасть, под Ельней? Земля горела, реки у переправ были красные от крови. Люди гибли сотнями на глазах. Немцы поджигали леса, зная, что там находятся наши войска. Шла сплошная стена огня. Только пепел потом был на этом месте.
Выдали нам сапёрные лопатки, чтобы быстро могли закапываться в землю, присыпать себя сверху. Мне повезло, я не попал под зажигалку из фосфора, а сколько наших солдат сгорело заживо, сколько было обожжено и ранено! Химическое оружие вскоре было запрещено. После того, как раненых выгружали из моей полуторки, мне приходилось долго отмывать кузов от крови...
Но и немцы дорого заплатили за ельнинский выступ. В воспоминаниях маршала Жукова названа цифра — около 47 тысяч убитых и раненых.
Ельня была отбита у немцев. Но полностью окружить группировки противника не удалось: не хватало боевой техники, людских ресурсов. Фрицам удалось выбраться из котла. Собрав силы, они, как рассказывает ветеран, предприняли новое наступление.
— И тут мы снова попали в окружение. Выбирались малыми группами. Мы были уже опытные воины, обстрелянные. Панике не поддавались и вышли из кольца. Пришлось убегать от наступающего противника почти до Москвы. Опять остались без машин, без питания. Пробирались осторожно лесами, в деревни заходили только ночью. Был сентябрь, оставшиеся в деревнях старики кормили нас: как раз убирали картошку.
Потом опять собрались вырвавшиеся из окружения части, у нас появилась полевая кухня, присоединились артиллеристы. Они волокли из болот свои пушки.
А что же было на границе, в Бресте? Как узнал потом Иван Фёдорович, небольшой гарнизон брестской крепости сопротивлялся врагу, превосходившему его по численности в десять раз, около месяца. И был в крепости настоящий ад.
Писатель Сергей Смирнов в своей книге "Брестская крепость" пишет, что здесь каждый метр земли был перепахан бомбами, снарядами и минами. Тяжелейшие бомбёжки, непрерывные артиллерийский и пулемётные обстрелы, нарастающие атаки пехоты... А кроме этого — зажигательные бомбы, огнемёты, баки с бензином, которые сбрасывали с самолётов. Горело всё. Даже в подвалах температура поднялась до того, что оплавились кирпичи. Людей мучили голод и жажда. Пыль и дым сушили горло, проникали в лёгкие, вызывая мучительный кашель. Распухал и становился нестерпимо колючим язык. Бойцам снились озёра воды. Река Буг была рядом, но нельзя было зачерпнуть ни глотка. Каждый метр реки был под многослойным огнём. В подвалах штыками и ножами пытались рыть ямы, но они осыпались, и воды в них было очень мало...
В этих нечеловеческих условиях бойцы, даже раненные, целый месяц продолжали сопротивление, спасая фронт от притока осадивших крепость немецких дивизий, давая отойти и перегруппироваться расстрелявшим все боекомплекты пограничникам. Возможно, и жизнь Ивана Феоктистова была спасена ими, потому что немцы, не сумев сломить сопротивление защитников крепости, не успели окружить переформированные под Брестом части, отступавшие в сторону Минска. Командование берегло эти сипы, опытных воинов, для защиты Москвы.
Именно здесь, под Москвой, оставили их часть в сентябре 1941 для решающего сражения, которое готовили в генштабе. Сначала полк отвели на отдых, а потом Иван Феоктистов получил машину и был направлен на аэродром в Чкаловске в батальон обслуживания. Подвозил снаряды и бомбы для штурмовиков.
Самолёты в сопровождении истребителей улетали бомбить наступавшие на Москву фашистские орды. Видимо, здорово доставалось немцам от нашей штурмовой авиации, они несли большие потери. Перед немецкими лётчиками была поставлена задача разбомбить аэродром. Они пытались это сделать в нелётную погоду, в туман. Но небо над Москвой охранялось бдительно. Одному асу удалось вынырнуть из тумана и сбросить бомбы на красивое здание, почти дворец, где раньше размещался наш штаб. Проезжая мимо него на своей грузовой машине, Иван Феоктистов засматривался на высокую парадную лестницу дворца и красивых каменных львов, как бы охранявших здание. На его глазах при бомбёжке снесло и лестницу, и каменные глыбы со львами...
За участие в битве под Москвой Феоктистова наградили медалью "За оборону Москвы". Пиджак с наградами он надевает только по большим праздникам. Наград у него много. Главные — орден Отечественной войны и медаль "За отвагу". Это память о первой победе, когда Георгий Жуков предпринял попытку наступления и удалось отбить у врага Ельню. Тогда по этому случаю приехали артисты, в лесу поставили две бортовые машины и замаскировали их ветками. Перед концертом командир построил награждаемых бойцы в березняке и перед строем вручил ему эту медаль.
Спрашиваю, как сложилась жизнь после войны? Иван Фёдорович рассказал, что вернулся в родную деревню Чупаево. В Семягине ждала его невеста Клавдия, учительница. Она писала ему на фронт. Женился. Живёт в согласии с ней 55 лет. После свадьбы переехали в Талдом.
Работал он в торге, в автохозяйстве. Развозил хлеб по деревням вплоть до Нерли. Военный опыт помогал выбираться из любых колдобин и промоин, ремонтироваться в полевых условиях. Трудился до 75 лет. Сейчас, в свои 82 года, выглядит не старым. Когда окучивал картошку в огороде в камуфляжной кепке и брюках, я его, загорелого до черноты, издалека приняла за молодого.
Иван Фёдорович считает, что сохранить силы ему помогло то, что он никогда, и даже на войне, не увлекался спиртным.
Супруги Феоктистовы вырастили дочь и сына. Одна из внучек уже учится в институте, а внук недавно окончил финансово-экономический. Младшая внучка поступает в техникум. Дети, как и внуки, часто бывают в гостях в уютном домике на Тверской улице.
Л. СОБОЛЕВА.
(Наш корр.) |
