О Дубне, ее рыбных местах писатель Паустовский прослышал, видимо, еще в Москве. Простосердечное племя рыболовов обязательно расскажет, когда, где, с кем и что поймало, так распишет эти места, что ни один настоящий рыбак не устоит...
К таковым рыбакам относился и Константин. Георгиевич Паустовский, «Я стерплю, — говорил он, — когда меня назовут плохим литератором, но не стерплю, когда меня назовут плохим рыболовом».
Так в сорок четвертом году он вместе со своим спутником оказался в ночном поезде, отправлявшемся из Москвы. Вышли они в Вербилках. Писатель не называет станцию, но другой здесь не было и нет. «Мы ехали впервые в эти места. Поезд приходил на станцию поздно ночью, и никто из нас не знал дорогу. Я спросил женщину: «Вы не знаете как дойти до Бобылина?»
— Заблудитесь, — ответила женщина. — Дорога лесная, обманчивая. Я сама иду до Суглинок, вас доведу. Одной мне боязно идти ночью. А от Суглинок до Бобылина всего три километра», — так описывает эту поездку писатель в рассказе «Фенино счастье».
Я уже писала в нашей районной газете, как побывала в Глинках (у Паустовского — Суглинки), как, несмотря на временной разрыв в полсотни лет, совпадает описание деревни в рассказе и реальная действительность: и чистая, широкая улица, и Дубна. опоясывающая деревню дугой, и домик попутчицы, «домик Фени», на самом берегу реки...
Побывали здесь, будучи на недавней научной конференции «Творческие встречи и связи С. Есенина и С. Клычкова», посвященной столетию С. А.
Есенина, и сын писателя Вадим Константинович Паустовский, и директор музея К. Г. Паустовского в Москве Илья Ильич Комаров. Мы вместе, оставив машину, прошли по Глинкам, спустились на чистый, травянистый берег Дубны, прошли к «домику Фени». Эти места были для них открытием.
В рассказе рыбаки, попив молока у Фени, на рассвете отправились на Бобылинскую мельницу. Раненый капитан, сын ее подруги Варвары, пошел проводить их до «поворота на Бобылино». Потом «капитан остановился, показал на серую крышу в лощине, среди гущи ив: «Видите, — сказал он, — крыша, и около неё, кажется, краснеет бузина. Это и есть Бобылинская мельница. Я, может быть, к вечеру тоже туда приду, посижу с вами на реке. Там места удивительные!».
Мы простились с капитаном и начали спускаться к реке среди зарослей бузины. Внизу уже светилась вода, шумела около мельницы, и из деревни тянуло дымком соломы, осенним русским дымком».
Капитан явно подыграл им или сам не знал этого, назвав мельницу Бобылинской. Эта мельница никогда не называлась Бобылинской. Само село Бобылино стоит в трех километрах от реки. Писателю кто-то дал ориентир: дорога на Бобылино. И он мельницу назвал Бобылинской. Это, во-первых. А, во-вторых, рассказ — не отчет о событии, и писатель имеет право на художественный вымысел.
Выйдя из Глинок, они прошли мост через Дубну и оказались в деревне Вотря, на Бобылинском большаке. Пройдя примерно половину деревни, свернули налево и пошли проселочной, как здесь называют конной, дорогой по полю до Дубны. Вниз по Дубне, берегом, дорога в три раза дальше, да и берега болотистые. Видимо, капитан за разговором проводил их не до поворота на Бобылинский большак, а до самой реки, на противоположном берегу которой стоит мельница, а рядом — Тарусово, та самая деревня, от которой «тянуло дымком соломы». Который раз приезжаю я в эти места, иду одной дорогой с писателем, и мне хочется видеть их еще и еще, потому что их видел Паустовский. Уже от Вотри, на расстоянии двух-двух с половиной километров, вижу петляющую ленту зарослей на берегах Дубны, а чуть правее, наискосок, заросли гуще: там была мельница.
Конечно, главная героиня рассказа — «всеобщая сердобольница» Феня. О ней, о ее доброте, о ее таланте быть нужной людям говорили всю дорогу путники. И все-таки это был бы не Паустовский, если бы он не описал природу этих мест.
Конечно, жаль, что он не создал шедевр о Таpуcoвcкой мельнице, о Тарусовском омуте наподобие «Ильинского омута». Но дело в том, что у Паустовского все — шедевр: и поэтическая новелла «Ильинский омут», и рассказ «Фенино счастье», в том числе и картина природы в нем: «Мы остановились, прислушались. За темной стеной ракит, где небо уже зазеленело от зари, монотонно падала вода. Этот шум — единственный звук в безмолвии ночи — утверждал непрерывное движение природы. Должно быть, каждый из нас подумал о лесных ручьях, бегущих под буреломом и сгнившей листвой, о том, как мерцают звезды в заводях Дубны, о белой пене, что плывет по черной запруде и кружится над ямами, где спят на дне рыбы».
В те годы непросто было писателю ехать ночью в тесном вагоне, а затем пешком, по лесу и полю, добираться до мельницы.
Расскажу о своей дороге к ней.
В июле прошлого года в Талдоме праздновали очередной, сто пятый, день рождения поэта - земляка Сергея Клычкова. Тогда в районной газете «Заря» была напечатана статья Л. Соболевой, много сделавшей для возрождения имени поэта, «Заплотинное царство», где Лидия Александровна рассказала о Дубненском плесе, о деревне Гусенки, где «стояла у плотины, крытая соломой мельница, плескались в омуте огромные сомы», куда поселил С. Клычков героев своих книг: деревенского враля и балагура, чертухинского балакиря Петра Кириллыча, мельника Спиридона Емельяновича, дубненских девок-русалок. Найти эти места помог житель деревни Гусенки Сергей Владимирович Барышников. Статья эта попала мне в руки недавно. И я решила найти этого знатока мельниц...
...От Талдома, миновав мост через Дубну, не доезжая Пановки, мы свернули налево. Была осень, октябрь. Рядом с темно-зелеными, пышными соснами и елями кое-где мелькали березы, сохранившие свой богатый золотой наряд...
...Дом Сергея Владимировича Барышникова, единственного коренного жителя Гусенок, мало чем отличается по аккуратности отделки от соседних дачных хоромов. Золотые руки у него. Вернувшись по ранению домой, в годы войны работал в детском доме имени Макаренко в соседнем Корешеве инструктором по трудовому обучению, До сих пор приезжают к нему те ученики благодарить за науку, что дала в руки мастерство. Немало прожил он на свете, многое повидал и обо всем умеет и хочет рассказать. Снял с себя Сергей Владимирович рабочую одежду, надел чистый костюм и новую фуфайку, и поехали мы на поиски Бобылинской мельницы. В этих местах он с рождения, знает все и всех в округе.
Выяснилось, что мельница в Гусенках. Боровая мельница, или, как ее называли, «клычковская», была полностью разрушена в восемнадцатом году. Была еще одна мельница в округе — Ново-Никольская, действовавшая до пятидесятых годов. Это вверх по Дубне, в сторону Вербилок. Но «наши» путники из рассказа Паустовского прошли мимо нее до Глинок, а потом пошли по дороге на Бобылино, что ведет в низовья Дубны.
Пришли они на околицу села Тарусова, к мельнице.
Село это имеет интереснейшую историю. И многое для ее прояснения сделал наш краевед из Запрудни Владимир Яковлевич Гусихин. Проходя по Вотре, К. Паустовский и его спутники не могли не видеть старинной очень своеобразной архитектуры дом купца Калыгина, Сейчас, я думаю, стараниями В. Гусихина, на нем открыта мемориальная доска: «В 1838-1848 гг. в Тарусове, у Корсаковых, бывал декабрист Василий Сергеевич Норов». Бывал, он, видимо, и в Вотре, что в трех километрах от Тарусова. На доске слова декабриста: «Я смотрю на Тарусово как на светоч темного мрака, как на прекрасный оазис среди дикой пустыни». Этот прекрасный «оазис» создал старинный дворянский род Корсаковых, давший России выдающихся деятелей науки и культуры...
К любому старожилу Тарусова обратись, и он расскажет и про Корсаковых, и про деревню, и про мельницу. Марии Федоровне Кузнецовой девяностый год. В тридцать седьмом году она закончила Московский институт землеустройства. На фотографиях я вижу молодую, красивую женщину с мужем и четырьмя детьми. Проводила она на войну своего Ивана Ивановича и больше его никогда не видела. С начала войны двадцать лет была председателем здешнего колхоза. Мельницу она хорошо помнит. Было в то время мельнице больше, чем ей сейчас, лет. Строили ее когда-то по старинной технологии: вязали в огромные снопы ивняк, разные кусты, пришпиливали их кольями ко дну, затем засыпали землей и глиной. Ставили быки для ледохода, а поверх так называемые лавы, соединяющие берега. Приходилось постоянно латать и мельницу, и плотину: стар и мал вез на тележках и тачках к плотине хворост и глину. Вот и Феня у Паустовского говорит: «Осенью мельница наша водяная начнет работать, зерно перемалывать. Я на мельнице служу, мельнику помогаю. Мельница, верно, старая, но зря про нее говорят, что на ней только одному черту махорку молоть».
Работала мельница до пятьдесят шестого года и обслуживала всю округу. Сюда везли зерно из Григорова, Бобылина, Глинок, Вотри, Гусенок и дальних деревень: Веретьева, Зятькова, Старикова...
«Бывало, — говорит Мария Федоровна, — помольцы ждали своей очереди по трое суток. Готовы были любую плату за помол заплатить».
Нет, приезд писателя она не помнит. Не представился он тогда. Приехал, порыбачил и уехал. А вот мельника он мог видеть. Им тогда был Гриша. Фамилию его в Тарусове не помнят, да и вообще помнят плохо. В году сорок пятом его забрали за какие-то антисоветские слова, и больше о нем никто и никогда не слыхал. А больше помнят сменившего Гришу мельника Парфенова Дмитрия Романовича, Романыча, как его звали, На мельнице в Тарусове он работал с сорок пятого по пятидесятый год. Его сын Леонид Дмитриевич Парфенов живет в Вербилках. Отца уже нет в живых, но с мельницей связаны все детские воспоминания Леонида Дмитриевича.
Жили они в доме мельника, что и сейчас стоит на отшибе от деревни, на берегу Дубны. И живет в нем вдова последнего мельника Виктора Филипповича Мурашонкова Екатерина Ивановна Мурашонкова.
Помнит Леонид Дмитриевич и лошадь Зорьку, оставшуюся еще от Гриши, на которой возили хворост для ремонта плотины. Помнит большой колхозный яблоневый сад за домом мельника и саму мельницу: двухэтажное строение, покрытое щепой, в зарослях бузины. Такой она и предстает на фотографии, данной мне Марией Федоровной. Фотография довоенная. На ней не очень отчетливо видна высокая крыша мельницы, на переднем плане — широко разлившаяся Дубна. Такой ее увидел и Константин Георгиевич Паустовский.
«Отец, — рассказывает Леонид Дмитриевич, — очень любил эти места. Он всю жизнь работал на мельницах, но лучше cпокойного плеса, что тянется от Глинок, не видел».
Интересно все, что связано с именем любимого писателя: и деревня, и мельница. Но ехал сюда Константин Георгиевич, конечно же, на рыбалку. Мельница давала рыбе подкормку, и омут был богат ельцом, щукой, судаком, лещом, сомом. Как только начинали голубеть от цветущего льна поля, начинался клев сомов. Огромные, они едва вмещались в корыта. И брату Марии Федоровны, вернувшемуся с войны артиллеристу Алексею Федоровичу Кузнецову, мастеру ловить сомов, дали тогда кличку — «Сом». Как-то за три дня он поймал сорок восемь сомов, продал, купил себе костюм и сапоги.
Наверное, не только рыба привлекла сюда К. Паустовского. Кто-то рассказал ему о красоте северного Подмосковья.
И сейчас Дубна шумит и журчит, «спотыкаясь» о сваи и колья, оставшиеся от плотины. От восьмиметровой плотины остался и насыпной островок, разделяющий реку на два рукава, а также рыбный омут. Нет только мельницы.
В основном природа Подмосковья приветливая, уютная. Та же Дубна течет себе спокойно среди полей, невысокого ивняка. Пожалуй, только в районе Вербилок к воде подступают высокие стройные сосны, картина меняется. А У места бывшей Бобылинской мельницы попадаешь в какое-то другое царство. Оба берега высокие. Такие места выбирали специально: река должна держать воду. Берега густо поросли закрывающей все прибрежье растительностью из елей, черемухи, ольхи, рябины, вязов, бузины. Трудно поверить, что где-то рядом ласковые поля и перелески. Какая-то могучая и даже нехарактерная для Подмосковья суровая картина природы...
...У самого дома мельника, на крутояре, стоит липа. Ей около двухсот лет. И дом мельника, и липа видели К. Паустовского, а он видел их. Места эти освящены именем редкого таланта - именем К. Паустовского. 3. ПОЗДЕЕВА.
г. Талдом |
