БОЛЬШИНСТВО читателей хорошо знает, какая огромная работа проводилась партией в деревне в годы коллективизации. Не менее трудно складывалось положение с кооперированием кустарей. Среди массы кустарей не было чистых пролетариев, как на больших предприятиях в городе. Каждый из них имел свое хозяйство, жены башмарей - заготовочные машины. То есть, в какой-то мере, каждый был собственником. За время нэпа у многих из кустарей пробудилось желание стать самостоятельными хозяйчиками. Особенно злобное сопротивление кооперированию кустарей оказывали те, кто позажиточней, у кого были мальчики или подмастерья. Пусть их в каждой деревне было немного. Но и пяти — шести человек достаточно, чтобы смутить и без того колеблющегося кустаря, привыкшего работать в одиночку, надеяться только на свои руки.
Приходилось ходить по домам, разговаривать с каждым, убеждать, разъяснять, что совместная работа в артели дает ему прочный заработок, 8-часовой рабочий день. А на собраниях те, кто побогаче, опять горлопанят:
— Чего ты тут городишь? Разве на процессе заработаешь? Без порток оставишь со своей артелью! Сам работай, ты партейный!
Но это были слова. А дела — похлеще. Сколько раз эти хозяйчики, именующие себя кустарями, вставляли палки в колеса, не сосчитаешь. Но им не удалось задержать ход истории, выполнение линии партии.
В Раменье, где я работал с 1927 года по направлению Ленинского укома партии секретарем волостной партячейки, было поручено в 1930 году организовать башмачную артель. Для этого нужно было построить общую мастерскую. Государство, несмотря на огромные трудности, изыскало средства на строительство крупных по тому времени мастерских. В Раменье, например, мы построили большой двухэтажный дом, в котором в одну смену работали 250 человек, в две — 500. Пустили электродвижок.
Большинство кустарей благодаря разъяснительной работе нашей парторганизации вступило в артель. Приходили со своим инструментом, мастерицы-заготовщицы принесли свои машины. Отныне впервые в истории этого края у местных кустарей началась совместная работа не на хозяина, а для социалистического государства.
В начале 30-х годов были построены новые здания мастерских в Ахтимнееве, Глебове, Старикове-Зятькове, Разорено-Семеновском и других деревнях.
Но изменение условий труда еще не означало полной победы кооперации кустарей. Под давлением необходимости в артели вступали и прежние мелкие хозяева. Однако мысль о потерянной наживе, о возврате к старому точила их по-прежнему. Мне пришлось на своей спине, как говорят, испытать, что такое классовая борьба и классовая ненависть.
14 апреля 1930 года в артели был день зарплаты. Напившись пьяными, братья Будины целый день рвались в контору, видимо, решив посчитаться со мной, председателем. Но рабочие их не допустили. А вечером я задержался в конторе и вышел на улицу один. Тут они меня подстерегли. Один из них начал требовать заработанные деньги, швырять процессные листы (в них записывалась производимая работа). Ну, думаю, ничего, и не такое бывало: «Подыми, говорю, сейчас же!» Он листы поднял, сунул опять в карман и вместо них тут же вытащил... нож. Я не успел опомниться, как этот детина свалил меня и уселся верхом. Два удара пришлись в голову, другие — в плечо, в шею. Каким чудом выжил — не знаю.
Но выжил. И теперь, когда смотрю на новые фабрики, на белые халаты башмачников, на их радостный труд, думаю: нет, не зря мы, старики, кровь проливали. Кустарь пошел тем путем, который был определен Лениным, Программой партии.
М.ЕГОРОВ, член партии с 1924 года. |
