...Дом с наличниками стоял на косогоре. Рублен, видимо, давно — бревна старые, но еще крепкие. Наличники разбегались веселыми кружевами от окон до небольшой чердачной надстройки.
Хозяин, высокий, сухой, доверчиво пригласил на чай.
— Я вам много чего поведаю, — оказал Петр Егорович Комиссаров. — Сколько мне годков-то? Без году восемьдесят. Две войны прошел: империалистическую и Отечественную. А дому сему аккурат шесть десятков. Срубили перед свадьбой с Анастасией Ивановной.
Дело к свадьбе шло, а музыки нет. Ну, что там гармонь! Сыграют — и все тут. А в городе, слышали мы, настоящий граммофон продают. Чудо и только!
Повезли мы в Москву хлеб на базар. Рожь отборная — урожай в ту осень небывалый выдался. Три дня добирались, с ночевкой, кострами.
И вот пошел я по рядам. Вдруг слышу: музыка. Граммофон наигрывает. А Настя тут как тут. Стал торговаться за граммофон. Десять пудов ржи запросили. Отдал все и впридачу три пластинки получил.
На телеге привезли граммофон домой. Спросили нас, где, мол, вырученные деньги. А я граммофон завел. Так отец чуть не разбил его. Настя моя — в слезы. Отступил отец, рукой махнул.
Ну, как свадьбу играть стали, так народ со всех деревень пришел граммофон слушать. Кивали головами старики и старухи — сроду такого не видали.
...И на проводах в царскую солдатчину играл граммофон старинный солдатский марш. Когда же вернулся я домой в Ельциново, так до третьих петухов музыку слушал.
А как начали строить новую жизнь, так музыка понадобилась пуще прежнего. Чествуем ударника труда в сельхозартели — крутим граммофон. Свадьба с новым обрядом — опять же граммофон надобен.
В Великую Отечественную пластинку купили «Вставай, страна огромная». Мы на фронт ушли, а здесь пахали сами женщины, хлеб сеяли, выращивали, убирали. С ними — и граммофон. И в беде, и в радости.
— Наверное, его нет уже у вас? — поинтересовались мы.
— Так куда же ему деваться? Можно сказать, в сохранности. Вот только внуки раструб утащили. Ежели в мастерскую отдать, он бы еще заиграл. Заслуженный инструмент!
Петр Егорович вытащил массивный коричневый ящик. Кое-где остались на нем признаки былой красоты. По углам, словно античные колонны, только в миниатюре, из бронзы и из медной фольги замысловатые узоры.
— Ну так что же? Подарить вам музыку? Может, в городе и отремонтируете? — предложил Петр Егорович.
Отказаться — значит обидеть хозяина. В городе эту реликвию мы осмотрели внимательней. Интересно было заглянуть внутрь. Без особых усилий вскрыли ящик. И невольно удивились сохранности механизма. Нашли заводную рукоятку, кованную из железа. С радостью извлекли с самого дна две граммофонные пластинки — тяжелые, толстые, словно деревенские блины.
Одна пластинка была очень старая. На засаленных зеленых этикетках едва различили надписи: «Писатели» и «Дороговизна». Были указаны исполнители: Бим и Бом — знаменитости дореволюционной эстрады, столь же популярные в то время, как Сейчас Владимиров и Тонков. Вторая пластинка значительно моложе, с пометкой «Фабрика памяти 1905 года». На ней записаны «Во саду ли, в огороде» и «Гопак» в исполнении оркестра гармоней Соловьева и Бруева.
Нам, конечно, не терпелось поскорее прослушать грампластинки. Но сколько ни бегали, ни спрашивали, нигде найти патефон не могли. Тогда прибегли к электрофону новейшего выпуска «Ноктюрн-201».
Заиграл оркестр гармоней «Во саду ли, в огороде». Пластинка настолько постарела, что, казалось, музыканты расположились вдалеке.
Потом завели пластинку с Бимом и Бомом. Слов артистов было не разобрать. Только в самом конце послышался заливистый, жизнерадостный смех.
Мы, конечно, передадим граммофон в краеведческий музей, будет он реставрирован. Пусть тогда смотрят люди на ветерана культуры и помнят о прошедшем. А. ГОРДЕЕВ. В. ОСТРОВСКИЙ. (Наши корр.). |
