В школьные годы, читая сказки Салтыкова-Щедрина, не могла себе представить, что когда-нибудь встречусь с его потомками, что нить времён, связывающая людей на земле, станет зримой и для меня. В Твери, на научной конференции, посвящённой 170-летию Салтыкова-Щедрина, увидела правнучку сатирика Елену Александровну Гладыревскую. И судьба (благодарю её) устроила так, чтобы было время расспросить человека, с которым хотели поговорить все; за ужином мы оказались за одним столиком. Естественно, речь зашла о судьбе потомков писателя. — Елена Александровна, расскажите, что знаете о вашей бабушке, любимой дочери Салтыкова-Щедрина, Лизе. Когда она училась в гимназии, он так гордился её успехами. — Бабушка — человек удивительный, очень терпеливый, добрый, интеллигентный. Она знала несколько языков, Жила она в Петербурге. Её первый брак был с бароном Николаем Дистерло, а второй — с американским итальянцем маркизом Эженом де Пассано. Моя мама, Тамара Николаевна, не поладила с отчимом, в шестнадцать лет ушла из дома, жила отдельно. — Ваша бабушка, Елизавета Михайловна, не смогла вернуться в Россию? — Нет, хотя уезжала ненадолго, а оказалось — навсегда. Она умерла в 1927 году. (Похоронена в Париже на кладбище Пер-Лашез, как свидетельствуют документы из архива С. Макашина.) — А как сложилась судьба Вашей мамы, Тамары Николаевны, внучки Салтыкова-Щедрина? — У неё нелёгкая, трагическая судьба, Была она женщиной нежной, любящей, к тому же прекрасно образованной. Она знала четыре или пять языков. Такие специалисты были нужны в полуграмотной в то время стране, и она могла работать в трёх местах одновременно, в том числе в научно-экспериментальном институте медицины и в Кунцевском районе на военном заводе. В начале двадцатых годов она работала переводчицей в Казани в организации американской помощи голодающим Поволжья. Мама была замужем дважды. По первому браку— Тамара Николаевна Зороастрова. По второму—Гладыревская, Второго своего мужа Александра Ильича мама очень сильно любила. Он удочерил мою младшую сестру Соню и меня в 1927 году. Жила она счастливо и вдруг в 1938... В марте, почему-то именно в воскресенье, маму вызвали на работу, на военное предприятие, где она переводила технические тексты. Она нисколько не удивилась и пошла, не думая ничего плохого. Ей было всего сорок лет. Пошла и не вернулась. Вместе с Соней мы стали её искать, но не могли найти следов. Знали только, что арестована. Ездили по тюрьмам, но все напрасно. В то время мы были уже взрослые. Мне — 22 года, а сестре Соне на два года поменьше. — И никакого письма? — Писем не было. Но вскоре мы получили три доверенности. Мама работала в трёх местах и ей причиталась зарплата. Она беспокоилась, что мы остались без денег, хотела помочь, думала о нас даже там, за решёткой. На штампе значилось: "Кунцевское отделение милиции". Мы не могли понять, почему при абсолютной грамотности нашей мамы доверенности были написаны с ошибками? Возможно, в тюрьме она потеряла свои очки с разными стёклами. (У неё было разноглазие.) Как же она могла существовать в тех условиях, если ещё и плохо видела? — Вы, наверное, поехали в Кунцево? — Конечно. Но всё было напрасно. Ответили, что её отправили в Ногинскую женскую тюрьму, Через несколько месяцев после ареста к нам пришла женщина, которая по секрету сообщила, что сидела с мамой в Ногинской тюрьме в одной камере. Единственное, что она передала нам — просьбу мамы выслать легкое платье, потому что её взяли в зимнем пальто. Женщина сильно боялась сказать еще хотя бы слово и быстро ушла. Мы с Соней собрали посылку и стали ездить по тюрьмам, но у нас её нигде не брали. Мы отправили её почтой в Ногинскую тюрьму. Дошла ли она, не знаем, как ничего не знаем о судьбе нашей матери. Мы пытались найти её, но безуспешно. Отстояв длинные очереди, мы нигде не получали ответа на свой вопрос. Помню большой двор недалеко от Арбата. Там размещалось одно из отделений НКВД. В день там принимали людей с фамилиями, начинающимися только на две буквы алфавита, и то просторный двор был до отказа забит родственниками репрессированных. И мы тогда впервые с Соней поняли, что в тюрьмы и лагеря отправлены миллионы людей... — Вашей маме Тамаре Николаевне удалось выйти из ГУЛАГа? — Нет, хотя у неё были документы, свидетельствующие, что она внучка Салтыкова. Спустя многие годы, уже в 1947 году меня вызвали в НКВД. Помню тесный коридорчик, окошечко в конце его. Суровый человек на мой вопрос ответил: "Ваша мать — шпионка и предательница". Я возразила: "Труженица, каких мало!" Он сунул мне в окошечко справку. В ней говорилось о смерти нашей мамы Тамары Николаевны Гладыревской в 1944 году в дальних лагерях. Была ли эта дата подлинной, не знаю. Я шла домой, обливаясь слезами. — Арест одного члена семьи по политическому делу обычно означал трагедию и для детей. Система давила, чтобы дети отказывались от родителей. — У нас больше никого не взяли. Наши с Сочей мужья нас не бросили, остались рядом перед лицом нешуточной опасности быть арестованными. Разрушилась мамина семья. Ее муж Александр Ильич Гладыревский вскоре женился на другой женщине, а его сын Костя остался жить в моей семье, не пошёл к отцу. У нас и вырос. — Как сложились ваши с Соней судьбы? — Во время войны я работала на заводе "Серп и молот" инженером в электроплавильном цеху. У меня была маленькая дочь. В 1941 году городок, где мы жили под Москвой, бомбили, приходилось часто прятаться в открытой щели. Завод эвакуировали, и я уехала на Урал в Алапаевск. Потом ко мне приехала сестра Соня. Она была беременна. Жить было очень тяжело, голодно. Помню, как мы с Соней ездили из города в деревню менять вещи на продукты. Нам пришлось долго идти пешком по узкоколейке, а потом везти обратно саночки. Соня должна была скоро родить. Ей очень тяжело было месить снег. Она то и дело выбивалась из сил и садилась на саночки. Погрызёт сухарь — и снова двигается дальше. Очень торопились и, к счастью, успели на поезд. Вскоре после этого путешествия Соня родила сына Валерия. (Во время разговора Елена Александровна не раз обращалась за уточнениями к энергичному мужчине Валерию Петровичу Казьмину, своему племяннику, сидевшему рядом. Как потом высянилось, кандидату наук, работнику ВНИИ железнодорожного транспорта). — Пётр Казьмин, его отец — говоила Гладыревская — 6ыл человеком исключительной смелости, работал летчиком-испытателем. С моей сестрой Соней он познакомился перед войной. Они оба учились в химико-технологическом институте имени Д. И. Менделеева и одновременно в летной школе. В1943 году Соне вернулась в Москву, стала кандидатом технических наук, работала в одном из НИИ над созданием коррозионностойких материалов. А я большую часть жизни проработала в Москве в Гипроугольмаше конструктором и ведущим конструктором. На пенсии с 1974 года. — Вернёмся к дочери Салтыкова-Щедрина, Елизавете Muхайловне, Вашей бабушке. У неё и Эжена Пассано были дети? — Да, сын Андрей. Он, я знаю, жил и работал в Мексике. Как и его прадед, Евграф Васильевич Салтыков, знал иностранные языки. Детей у Андрея не было. Точной даты его смерти и подробностей я не знаю, а маркиз Эжен де Пассано, его отец, умер в 1931 году. После конференции в Твери вышли в свет материалы научных исследований. В книге опубликовано и письмо Андре де Пассано, из которого можно узнать много подробностей, которые так интересуют нас. Оно написано в Париж в 1956 году дочери Георгия Плеханова на французском языке: "В Мексике я нахожусь по приглашению здешнего правительства как деятель культуры... (я здесь 5 лет). Я приехал для работы над алфавитной системой, что является важнейшей национальной проблемой. В настоящее время помимо работы архитектора и декоратора, я руковожу рекламным отделом крупного мексиканского промышленного предприятия. Я выступал также с многочисленными лекциями, главным образом, по восточной философии, в последнее время, в частности, по вопросам эпистомологии и её влияния на мировоззрение и ориентацию современного человека (...) Я говорю по-французски, итальянски, немецки, английски, и, самой собой разумеется, по-русски". Андрей Евгеньевич сообщал в этом письме некоторые сведения о своей сводной сестре Тамаре Николаевне. "У мамы была в Петербурге дочь от первого брака с графом Дистерло. Моя сводная сестра, о которой я сохранял светлое воспоминание из-за её нежности и красоты, исчезла в шквале событий и только прискорбное и отвратительное разделение человеческого рода на два враждебных класса помешало мне разыскивать её. Тамара (для меня Тата) не ладила с моим отцом, как все студентки в то время, она слегка увлеклась новыми идеями и ушла от нас — последние известия о ней получили на мысе Эль-Вилла Люмьер... в 1927году. С тех пор — ничего". Вот какие судьбы у потомков великого писателя, нашего земляка. Спрашиваю Елену Александровну: — Часто ли встречаются потомки Салтыкова-Щедрина? — Встречаемся. И в семьях, и на литературных праздниках. Приглашают Рязань, Тверь, Вятка, Москва, Санкт-Петербург, другие города. Вот, посмотрите, рядом — двое зарубежных потомков младшего брата Михаила Евграфовича Салтыкова — Ильи. Елена Александровна подвела меня к столику, за которым сидели молодые люди, а Валерий Петрович представил очень симпатичную девушку Марину Новикову. Она прекрасно говорит по-русски, в общении не было никаких проблем. Марина рассказала, что живёт в Женеве, работает на компьютере в отделении статистики Организации Объединённых Наций. Затем она представила парижанина Николая Кирилловича Новикова, изящного юношу с серьёзным и тёплым взглядом. Он пишет сценарии телефильмов и ждёт заказа на них. Вполне возможно, что скоро он станет известным литератором-сценаристом. И Марина, и Николай накануне с жадностью снимали на видеокамеры здания Твери, в которых работал, жил или бывал их знаменитый предок Салтыков-Щедрин. Великий русский писатель-сатирик нежно любил своих детей, беспокоился об их будущем. Вряд ли мог он представить себе, какая судьба уготована его внучке, Тамаре Николаевне Гладыревской, прошедшей по всем кругам ада. Елена Александровна познакомила меня с Мариной Михайловной Хомутовой, правнучатой племянницей Салтыкова-Щедрина. Сказала, что она была крупным специалистом в строительстве текстильных предприятий. К сожалению, не удалось поговорить, инициативой завладели приехавшие на конференцию учёные разных городов. На экскурсии в тверском музее мы увидели подлинные вещи семьи Салтыковых; мебель, тонкого фарфора чашечки, аристократические вещицы, ставшие украшением музея, рисунки братьев писателя Ильи и Дмитрия. А подарила их музею тоже одна из потомков рода Салтыковых Тамара Владимировна Лебедева, заслуженный врач республики. Она уже ушла из жизни, и на конференцию приезжал только её сын. А с правнучатым племянником Салтыкова-Щедрина Владимиром Николаевичем Депарма мне удалось встретиться в конце восьмидесятых. Он приехал в Талдом, зашёл в редакцию районной газеты, где я тогда работала заместителем редактора. Он хотел посетить родные места, село Спас-Угол. Торопился показать фамильное кладбище своему сыну, прилетевшему с Чукотки, геологу. Добраться за 35 километров до села было непросто, и он попросил машину. Мы с фотокорреспондентом оставили "на потом" всю вёрстку и правку и тут же поехали вместе с ними к границе Тверской области, в которую прежде и входило село Спас-Угол. По дороге Владимир Николаевич рассказал, что служил на флоте, после войны работал в Министерстве сельского хозяйства, редактировал технический журнал. Проезжая мимо памятника погибшим воинам, он вспоминал годы Великой Отечественной войны, когда пришлось воевать на одном из самых гибельных мест — на пятачке у Невской Дубровки под Ленинградом. Видел, как под огнём гибли сотни солдат, и сам был тяжело ранен. Много лет спустя, когда однополчане встречались на Невском пятачке, они видели в сумерках синий фосфорический свет над землёй, в которой остались лежать 200 тысяч воинов. Заметно было волнение на лице этого мужественного человека, когда он показывал сыну село Спас-Угол, замшелые плиты фамильного кладбища, отреставрированную усилиями района и области церковь. Фотокамера запечатлела отца и сына Депарма возле могил предков. Есть ещё один снимок: старший показывает нам, где стоял усадебный дом, в котором родился Михаил Салтыков, говорит, как выглядели комнаты, мезонин, парк и сад, каскад прудов, родник. Всё это он хорошо запомнил, когда жил здесь у дяди. Потом он долго стоял в задумчивости на аллее парка. Тишина стояла такая, что, кажется, слышно было, как растёт трава. Трава забвения... Много лет прошло с тех пор. Но, как ни бьются земляки, чтобы возродить усадьбу в Спас-Углу, которая по замыслам российских писателей должна была превратиться в часть Золотого кольца России, осуществить задуманное одному району не под силу.
Искала на просторах сети, как сложилась судьба столь любимых и столь долгожданных детей Салтыкова-Щедрина, увидела Вашу статью. Потрясающе интересно и очень грустно... Спасибо! Однако здесь речь идёт только о дочери, у сына Константина не было детей?
