— Когда, в какой момент истории, Ваша личная судьба ближе всего соприкоснулась с судьбой страны?
— В войну и после войны.
— Если можно, поподробнее, пожалуйста...
— Ленинградское артиллерийское училище окончил в 1939 году и в звании лейтенанта был направлен в Харьковский военный округ. В 1940 году попал на учебу в артиллерийскую академию имени Дзержинского. Война прервала учебу. В июле 1941 в числе нескольких офицеров я был направлен в наркомат обороны страны.
Работал помощником начальника отдела. Занимался обеспечением действующей армии боеприпасами.
— Много приходилось работать?
— Бывало, спали по два часа в сутки.
— А на фронт хотелось?
— Молодые, все рвались на фронт. Я неоднократно писал заявления о направлении меня в действующую армию. Моя просьба была удовлетворена. За службу в наркомате обороны лично товарищ Калинин вручил мне орден «Знак Почета» в Кремле.
Боевые действия начал в 43-м году. Тогда, в начале года на Урале был сформирован тяжелый самоходный артиллерийский полк, туда я был назначен командиром батареи. В составе танковой армии под командованием Рыбалко полк участвовал в боях на Орловско-Курской дуге. За эту операцию меня наградили орденом Отечественной войны II степени.
В январе-феврале сорок четвертого был под Новгородом, освобождал волховскую землю. Награжден орденом Красной Звезды.
— Как-то у вас уж очень «складно» получилось: одни награды. Да какие! И ранены не были?
— Все было. И в госпитале лежал, и под Новгородом меня засыпало, да только товарищи быстро откопали. За освобождение Карелии награжден орденом Отечественной войны I степени. Орден Александра Невского получил за освобождение советского Заполярья.
— Сколько же вам было тогда лет?
— Двадцать пять.
В апреле 1947-го года демобилизовавшись, приехал в свой родной Талдом, cтал работать инструктором райкома партии, затем заместителем председателя райисполкома, а в 55-м был направлен как тридцатитысячник на восстановление отстающего колхоза имени Салтыкова-Щедрина, в Спас-Угол.
Доход колхоза — 90 тысяч рублей (в переводе на наши деньги — 9 тысяч), надой на корову — 930 килограммов. Не было радио, электричества, дорог. Вот где тяжело-то было!
И я поставил себе цель — хоть немного, но раздобыть денег, чтобы заинтересовать колхозников. Зимой колхоз заключил договор с колодочной фабрикой. И мы стали заготавливать чурку — сырье для производства колодок. Материальное положение колхозников заметно улучшилось.
1955-й год, хоть и был засушливым (с мая по сентябрь не было ни одного дождя), дал хороший урожай льна. От него колхоз получил доход около полутора миллионов рублей.
— С какими заботами приходили к вам люди?
— 70 процентов домов в колхозе стояло под соломенными крышами. Приходит старушка, говорит: «Дай соломы на крышу». «Не дам, — говорю, — покроем дранкой». — «Денег нет», — отвечает — «Иди на лен, заработаешь, потом отдашь. В каждой деревне установили щеподральные станки, создали бригады для производства кровельной драни и стали крыть крыши колхозникам в долг, в первую очередь — престарелым. Установили мощную пилораму и стали ремонтировать дома колхозников вплоть до обшивки их тесом. Все делал колхоз в долг.
Ко времени ликвидации колхоза в 1960 году коровы давали по три тысячи килограммов молока. В 60-м образовался совхоз, и меня вновь отправили в город.
Семь лет был директором хлебокомбината, три года — председателем исполкома городского Совета, десять лет — заведующим отделом социального обеспечения.
— Вас не может не волновать все то, что происходит сегодня.
— Я — ярый сторонник перестройки и считаю, что сегодня, как никогда, нужен риск, Будучи председателем колхоза, много рисковал, и мне здорово доставалось. Помню, приказали запахать клеверные поля. А их у меня 200 гектаров. Не запахал. А если бы не чурки, чем бы поднял колхоз? Разве смог бы я радиофицировать, электрифицировать хозяйство? Все это мы сделали на свои средства.
Во все времена нужен риск... "Заря"
1987 г. |
