Это счастье, что война не коснулась меня непосредственно, я не воевал, повезло, но трудное военное детство навсегда вошло в мою жизнь, как и в жизнь целого поколения, имя которому - дети войны.
Мне шёл восьмой год, когда я впервые в жизни увидел лицо врага. Это был немецкий ас, который на бреющем полёте вёл свой «Ме-109» над моим родным Талдомом. Он прилетел со стороны совхоза в солнечный сентябрьский день, и летел так низко, что я боялся: не уронит ли он нашу банную трубу... Я стоял недалеко, на Горской улице. Впервые в жизни увидев самолёт, смотрел во все глаза. Лётчик, в шлеме и очках, что-то высматривал на земле. Был момент, когда мне показалось, что мы встретились взглядами (на улице рядом никого не было). До сих пор помню этот момент... А позже я узнал, что этот самолёт в базарный день, в четверг, расстрелял толпу людей на нашем колхозном рынке. Было много раненых, а 17 человек было убито.
А потом пришёл ноябрь с сильными морозами. Фашисты рвались к Москве, враг был остановлен на линии Конаково-Дмитров-Яхрома. Наш Талдом оказался как бы в прифронтовой зоне. Поздно вечером мы залезали на крыши своих домов и наблюдали, как десятки прожекторов бороздили ночное небо в поисках фашистских самолётов, и в его глубинах вспыхивали разрывы снарядов зенитной артиллерии.
Моя мама работала портнихой в Талдомский швейной артели, папа был на фронте. Я вместе с детьми других портних это тревожное время проводил в швейном цеху. Где-то совсем недалеко шли кровопролитные бои. Почти каждый день приезжала машина, груженная шинелями, снятыми с убитых бойцов прямо на поле боя. И всё ателье занималось только одним ремонтом этих военных шинелей. А шинели все были в кровавом снегу, с примёрзшими красными льдинами.
Наши мамы сидели на верстаках, поставив ноги на табуретки, а на полу большого цеха размещались мы, дети. Мы тоже работали. Все замерзшие и окровавленные шинели сначала попадали к нам. Каждому из нас дали по молотку, и нашей задачей было одно: отбить кровавый лед и снег от шинелей. И мы, несмышлёныши, дети 8-10 лет, возможно, от страха, превратили эту работу в игру. Если кому-то доставалась шинель без рукава, то мальчик громко кричал: «Мне оторвало правую руку!..» Если у кого-то в руках было полшинели, её верхняя часть, без низа, в тишине с другого конца цеха раздавался детский голосок: «Мне оторвало обе ноги!..» А я и сейчас чётко помню и будто слышу звонкий детский возглас: «Меня убило прямо в сердце...» Это означало, что у него в руках шинель с большой дырой на груди от снаряда...
Вот так мы «играли» почти каждый день всю зиму, стуча молотками и перекликаясь. А в это время мамы тихо плакали, ведь наши отцы были на фронте...
И каждой ночью та же машина, что привозила нам окровавленные шинели, увозила чистенькие, отремонтированные. «Всё для фронта, всё для победы!»
...Закончилась война, пришло и в Талдом 9 мая, день, который талдомские портнихи приближали, как могли. День Победы мы встречали 11-12-летними школьниками. А многие портнихи, в том числе и моя мама, за свой самоотверженный труд были награждены медалями «За оборону Москвы». Хорошо помню день, когда мама принесла домой эту свою единственную военную награду, а я вырывал её из рук и кричал: «Это и моя медаль!..»
Я храню эту медаль. Глядя на неё, всегда вспоминаю и немецкий «Мессершмитт» над нашей баней, и кровавые замёрзшие шинели, снятые с убитых бойцов на подступах к Москве, и всенародное ликование на центральной площади Талдома 9 мая 1945 года.
Евг. СИТНИКОВ.
г. Москва |
