Я родилась в декабре 1929 года в деревне Гущино Кировского района Калининской области в многодетной крестьянской семье (детей было 9 человек). Свою лошадь при организации колхоза нам пришлось отдать, на подворье остались корова, мелкий скот. Семья имела пашню. Жили тяжело, и поэтому мне удалось окончить только три класса начальной школы.
Перед самой войной, в 1939 году, умер отец. Мне пришлось с десятилетнего возраста дёргать лён, косить сено, работать на лошади, осенью — убирать картофель. Мама вечерами пряла пряжу, ткала холсты, а мы, дети, ей помогали. Ткали тонкое полотно, а из остатков — дерюгу. И всё это делали при свете керосиновой лампы: до войны ни света, ни радио в деревне не было. Железная дорога была очень далеко.
В первых числах сентября 1941 года нашу деревню захватили немцы. Собрали всех сельчан на улице, объявили о новом порядке, под страхом смерти запретили что-либо прятать, заставили немедленно нести в комендатуру овёс на корм лошадям. Кроме того, каждую семью обязали ежедневно приносить по ведру чищеной картошки на кухню, стирать на солдат бельё, мыть полы в домах, где они стояли.
К приходу немцев рожь и пшеница на полях уже были убраны и розданы колхозникам. Некоторые стали рыть ямы, прятать зерно. В немецком приказе первым пунктом стояло: «За сокрытие продуктов и снабжение партизан продуктами — расстрел».
В деревне был введён комендантский час. Еды в доме почти не осталось, и мы вынуждены были ходить к немецкой полевой кухне, что стояла посреди деревни, за похлёбкой, остававшейся от немецких солдат.
Немцы отбирали у нас скот, птицу. Из хороших домов всех выгнали, и люди вынуждены были рыть себе на огородах землянки.
Привезённый немцами староста всё же предупреждал сельчан об обысках, изъятии продуктов, а также о карательных немецких экспедициях в леса.
В ночь на 19 января 1942 года староста предупредил сельчан, чтобы они надели зимнюю одежду, взяли что можно из продуктов, так как слышал, что немцы будут жечь деревню. В час ночи они подожгли дома. Сгорели более шестидесяти подворий. Мы все убежали к лесу, где был хутор с двумя домами. В них и грелась по полчаса каждая семья, а потом люди выходили на улицу к кострам. Только 25 января мы вышли из леса.
...Как-то я, маленькая, кудрявая, играла с детьми возле немецких танков. Один из немецких солдат схватил меня за руку, произнося: «Жид, жид!» Повёл в комендатуру. Там мне поставили печать на лбу, стали хохотать, наставляя на меня автомат, бабушка-уборщица не побоялась вступиться за меня: «Это русская девочка», благодаря ей, наверное, меня отпустили.
25 января 1942 года нашу деревню освободили бойцы Красной Армии. Посреди сожжённой дотла деревни поставили солдатскую кухню, сварили перловую кашу и всех селян накормили. Но этот день прошёл, наступающие войска ушли вперёд, а мы так и остались в сожжённой деревне, вырыли землянки в замороженной земле, спали на чём попало.
Ходили по уцелевшим деревням, собирали кое-какую милостыню. Были худые, опухшие, оборванные. В лесу обдирали с деревьев кору, мололи её и ели.
...Весной трупы убитых солдат и местных жителей стали разлагаться, и нас настигла ещё одна напасть — эпидемия тифа. Одна из моих сестёр так и умерла от голода и болезней, и её похоронили прямо под деревом, возле землянки.
В самый разгар войны заболела от голода наша мама: лежала без движения, ко всему безучастная, и младшую сестру, Александру, забрали в детский дом города Торжка. Документов у нас к тому времени уже никаких не было. Старший брат пригласил меня приехать к нему в Талдом. 25 вёрст шагала я до вокзала пешком, затем в товарном поезде под лавкой доехала до какой-то станции (при проверке меня выгнали на платформу), потом трое суток добиралась до Савелова на разных поездах, на подножке поезда доехала до Талдома... Был июнь 1943 года. На полях колосилась рожь, и я подумала: «Здесь я уже не умру».
Жена и соседи брата были шокированы моим жалким видом: страшная, оборванная, худая. Но я ещё способна была радоваться. Меня, не евшую три дня, накормили сытным обедом, одели. Брат, работавший в райисполкоме, получил на выданный ему ордер два пальто, тапочки, рубашки... В бане надо мной все смеялись; откуда такой скелет?
Вскоре в Талдом приехала и оправившаяся немного мама. По временной прописке она устроилась уборщицей в Юркинскую начальную школу. Туда я и пошла учиться в 1944 году. Через год в Талдом привезли сестру из детского дома г.Торжка.
После войны я училась в Талдомском ремесленном училище №26 на обувщика и окончила его на «отлично». Один год работала в Кубинке, пять лет — на фарфоровом заводе в Вербилках.
В 1953 году я познакомилась с будущим мужем, который работал монтажником на строительстве посёлка Северного.
В середине пятидесятых трудилась сначала в мебельной мастерской, затем в радиоцентре, в детском саду №5 поселка Северного. Сейчас работаю поваром в Молодёжном центре г.Талдома.
Неоднократно награждалась Почётными грамотами, денежными премиями, заносилась на Доску почета радиоцентра. Имею медали: «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За доблестный труд», «Ветеран груда»,
Галину Фёдоровну Собакину — добрую, отзывчивую женщину, готовую всегда прийти на помощь, знает большинство жителей поселка Северного. Дети и сотрудники Талдомского социально-реабилитационного центра (прежнее название — «Молодёжный центр») очень уважают Галину Федоровну, которая в декабре 2004 года отметила свое семидесятипятилетие. Её общий трудовой стаж составляет уже 56 лет, но она полна энергии, сил. Мы, журналисты, присоединяемся к добрым пожеланиям, высказанным Галине Фёдоровне ее земляками, и со своей стороны желаем ей крепкого здоровья и хорошего настроения.
"Заря"
2005 г. |
