Тяжелое время переживала наша страна. Шла затяжная гражданская война. Молодая социалистическая республика отбивалась от полчищ беляков и иностранных интервентов. В стране царили разруха и голод.
Партия и правительство принимали чрезвычайные меры по борьбе с голодом.
Одной из таких мер было изъятие церковных ценностей, которые можно было переплавить переплавить и обменять за рубежом на хлеб. Этому мероприятию Советской власти в ряде мест оказали яростное сопротивление враги народа. Они разжигали среди верующих недовольство, подстрекая их на бунты и погромы. А в городе Шуе Ивановской области комиссия по изъятию ценностей была зверски убита.
Когда комиссия Талдомского уездного Совета рабочих и крестьянских депутатов приехала в село Квашонки - а это было в летний воскресный день - она еще издали заметила множество людей возле церкви. Было похоже, что они собрались на сходку и, сидя на траве, в сторонке от церкви, мирно обсуждаяют свои хозяйственные и житейские вопросы. В действительности же дело обстояло совсем не так. Вопрос у них стоял. Но какой? Об этом можно было только догадываться по зловещему молчанию и насупленному виду собравшихся. И нам стало понятно что кулаки без нас уже "поработали": они успели провести среди крестьян свою преступную агитацию.
Комиссия в составе секретаря уездного комитета партии товарища Колесова (председатель), коммунистов Василия Бурова и автора этих строк, беспартийного товарища Евдокимова (сочувствующего коммунистической партии) и специалиста-ювелира вошла в церковь вместе со священником, церковным старостой и представителями сельской общественности. И сразу же, словно по команде, все люди сидевшие на траве, поднялись со своих мест и потянулись вслед за нами. Комиссия еще и расположиться не успела, а в церкви уже полно людей. Я обратил внимание на окна. Они были забраны железными решетками с наружной стороны, и на них висели люди, даже старушки, утиравшие слезы. Складывавшаяся обстановка не предвещала ничего хорошего. Не желая обострять отношения с верующими, комиссия не стала просить их освободить церковь и приступила к исполнению своих обязанностей. Но как только работа началась, комиссия натолкнулась на препятствия: то поп и староста нарочно мешкали в поисках надлежащих описей и прочих необходимых документов, то они вдруг не находили с нами общего языка и тогда возникали споры. И всякий раз, когда поп умышленно тормозил работу, кулаки и подкулачники поднимали вой, активно поддерживая попа. Их было много, кулаков, человек 30. Это были дородные сельские мироеды из числа хозяев скорняжных мастерских, торговцев и прочих. Они выбрали место поближе к комиссии, чтобы лучше видеть и слышать, чтобы способнее было вмешиваться в нашу деятельность. И как только обосновались возле нас, наперебой стали задавать председателю полные ехидства, вздорные, глупые вопросы, выкрикивать какие-то замечания или вдруг разражались бранью. Словом, они вели себя как хулиганы - нагло, вызывающе и бесстыдно, забывая даже о том, что находились в храме. То и дело слышались придирки, угрозы и насмешки...
Тогда мы решили очистить церковь от всех посторонних людей, в особенности от кулаков, которые задались явной целью сорвать нашу работу. Василий Буров и я попросили людей удалиться. Большинство присутствующих выполнили просьбу и вышли. Тех же, кто продолжал оставаться, мы строго предупредили, и они тоже уходили. Но как только церковь оставалась пустой и мы запирали входные двери на крючок и снова приступали к делу, опять невесть откуда поодиночке приходили люди, с каждой минутой все больше и больше, и все повторялось сначала: снова церковь заполнялась посетителями, и возле комиссии располагались кулаки. Они обнаглели окончательно и своими безобразными вопросами и выкриками дергали комиссию беспрестанно.
- Председатель, поясните, пожалуйста, - с усмешкой и хитро прищуренными глазами спрашивал краснощекий холеный кулак, - ...э-э... поясните, кто это у вас в комиссии Морозов, кто это такой? Это не тот ли самый фабрикант, который... А другой с нескрываемым злорадством спрашивал: - А кто это в комиссии тут иконы прижигает, кислотой их мажет аль еще чем, кто это, я спрашиваю? Это, наверное, жид какой, прости господи! Как это он попал сюда некрещеный? А? Хе-хе-хе...
Надо было иметь огромное терпение, чтобы отвечать на заведомо провокационные вопросы кулаков. Но товарищ Колосов делал это, так как в церкви были и люди-труженики - крестьяне-середняки и бедняки. Мы обращались к попу, взывая к его совести, просили его воздействовать на подстрекателей. Но он только руками разводил, стараясь делать вид, что он тут не причем, дескать, сам народ бушует.
Мы снова принимались удалять непрошенных гостей из церкви. И все так же, как и прежде, они вновь появлялись неведомыми путями. Как потом выяснилось, староста и сторожа, имея при себе ключи, тайно от нас отпирали неизвестные нам запасные двери.
Так церковники и кулаки, эти ханжи и святоши, считавшие себя поборниками справедливости и высших принципов доброты и смирения, творили в церкви обман и надругательства над судьбой миллионов голодающих. А кругом стояли и висели иконы, с которых лики святых глядели строго и взыскующе... Комиссия продолжала свою работу. Непрерывный шум и гвалт кулаков и нервный саботаж пока не прекращались. И вдруг произошло неожиданное и страшное - ударил большой церковный колокол!.. За первым ударом - второй, третий... Набат!
Это потрясло всех. Кулаки и подкулачники переглядывались. Они знали, что это значит, - это был сигнал к их действию, к действию решительному и скорому, к прямой кровавой расправе над нами. А мы? Мы тоже все понимали.
В церкви воцарилась недобрая тишина. Ее не нарушали и удары колокола.
Первым мужественно заговорил товарищ Колесов, обращаясь к кулакам:
- Если вы хотите повторить шуйские события и нас уничтожить, то знайте, что и вы поплатитесь за это собственной жизнью. Вы будете уничтожены... — Комиссия предлагает немедленно всем удалиться из церкви, всем до одного. Предупреждаем старосту и сторожей об их личной ответственности за порядок в помещении церкви и за исполнение этого нашего требования. И все без промедления стали уходить и больше не возвращались. Мы с Васей Буровым тоже направились к выходу взглянуть, что делается на улице. Может быть, там скопилась масса людей? Но нет, этого не было. Наоборот, паперть была пуста, отпрянули от оконных решеток висевшие на них люди. Многие, видимо, разошлись по домам. Только кое-где поодаль стояли кучки нахмуренных людей. Тихо и пусто было и в церкви.
Когда мы выходили из нее с мешком в руках - а его держал беспартийный товарищ Евдокимов, уже старый, облысевший человек - возле паперти опять собралась толпа.
Мы ждали подводу, которую сельсовет обязан был дать в порядке гужевой повинности. Но подводы не было видно. Вдруг послышались какие-то возгласы и в нас сзади кто-то начал бросать камни. Я почувствовал сильный удар в локоть, и рука, сжимавшая в кармане наган, одеревенела. Один из камней попал в висок ювелиру, и струйка крови потекла по его лицу...
Мы шли пешком, а толпа гналась за нами. Люди кричали, оскорбляли нас, бросали камни и комья грязи...Так мы шли до самого конца большого села. |
